- Ну, я узнала, что ты по малолетству была сложным подростком, что терпеть не можешь куриный бульон, и всякое в таком духе, - Ольга откровенно насмехалась.
- Не знала, что Даниил сентиментален, - развела руки, - ну, что же, приятно было увидеться, - слегка покривила душой. – Сегодня у нас будут именитые гости, желаю непринужденной обстановки в работе.
Ольга в ответ кивнула, а потом вдруг тронула меня за руку:
- Вы ведь были любовниками, верно? – впилась взглядом - бритвенно острым.
Я пожала плечами – не опровергая, и не соглашаясь. Пусть думает, как хочет.
- Ты бы видела, что он устроил после того, как я вернулась из того села, где ты жила. Никогда его таким бешеным не видела. Орал, что я не имела права к тебе ездить, вообще рта в твоем присутствии не смела открывать, - Ольга передернула плечами, вспоминая. – Жуть что было. И я думаю, - она крепче стиснула пальцы на моей руке, - что так защищают только любимых. Не просто доставшихся по наследству детей, а любимых совершенно не отцовской любовью. Да и вернулся он из своей поездки на день позже меня – какой-то хмурый, всколоченный. Не у тебя ли был?
- Приятного вечера, снова пожала плечами, отнимая руку.
- Занятный бы получился материал, - бросила в спину Ольга, - те фото, где ты голая - на первой полосе, и статья на развороте о нетрадиционной любви известного бизнесмена к приемной дочурке.
Я обернулась через плечо.
- Тогда он задушит вашу карьеру. Или, быть может, - на мгновение подняла глаза к потолку, - даже не карьеру, а лично вас.
Ольга смотрела прямо, но затем опустила глаза, принимая мою правоту, а я прошла к барной стойке, взяла посуду и ушла в комнату отдыха для персонала.
Для чего только к ней подошла? Из кучи издевок узнала, что Даниил теперь не женат. Только, что дает эта информация, если всё еще слишком сложно – сам черт сломит в наших «отношениях». Может быть, извести о том, что он холост – в некотором роде развязывает мне руки? Ересь, но это непонятное облегчение от известия - словно петля на горле ослабела, не подлежало трактовке.
В комнате отдыха было прохладно и пусто. Я поставила на стол злосчастную чашку, с которой носилась по клубу, как с писаной торбой, села на диван. В каком-то глухом раздражении запустила руки в волосы.
Приехать к нему? Сдаться? Вот так заявиться и сказать: «ну и черт с тем, что не любишь», а потом терпеть его переменчивое настроение и многочисленных любовниц. Да, - хмыкнула мысленно, - и через год-другой взять да и удавиться толстым шнурком на крючке в ванной.
Я прикорнула на служебном диване. И никто кроме дурацких мыслей, не тревожил меня до рассвета.
Сперва сон не шел.
Все скитания, мотания по большой стране туда-сюда вдруг показались такими глупыми, что я заскрипела зубами. Чего добилась? Ничего. Совершенно ничего. Не стала успешной, не нашла уютного уголка, в котором захотелось бы навсегда остаться, не избавилась от бесполезной, выматывающей все силы, любви к отчиму. Не нашла «себя», не нашла дело, каким бы захотелось заниматься.
Столько лет промотать – талант нужен. Вот оно, мое предназначение: попусту тратить жизнь, размениваясь по мелочам.
Уезжая из особняка Данилы, я красивыми словами обещала себе всё: и радугу, на которой будут плясать единороги, и безмятежную жизнь, полную радости.
И что? Ни-че-го.
Лежа на жестком диване, я кусала губы, разглядывала безупречный потолок и ненавидела себя. Со всей горячностью, на которую только была способна. Дура, - кляла себя мысленно, - что делать станешь?
Эта внезапная встреча с его бывшей женой всполошила. Посмотрев на нее – всю из себя успешную, я вдруг осознала, как жалко выгляжу в этом дурацком служебном наряде наподобие монастырского облачения. Поняла, что весь этот семигодичный бег – не что иное, как тот же глупый подростковый бунт. Никому не нужный. Бессмысленный.
В пустую всё.
Как любила, так и люблю.
И когда пределы ненависти к собственной персоне просто зашкалили, в голове всплыла фраза моего дорогого желтоглазого инопланетянина.
«Желай. Помни – всё возможно».
И я пожелала. Так яростно и горячо, что пока формулировала, впилась ногтями в ладонь до кровавых лунок.
Смежила веки в полном изнеможении, и, хвала небесам, сон-избавитель явился.
***
Удивительное дело, но я отлично выспалась на узком диване в служебной каморке. Никто не тревожил, не будил, не топал и не хлопал дверьми. Проснулась от легкого внутреннего толчка – открыла глаза, встала. Голова была ясной, без обвинительных мыслей в свой адрес. Я умела прощать, и пусть себя – в последнюю очередь, на этот раз удалось сделать это за несколько часов, причем подсознательно.
А еще знала – то, что пожелала - сбудется.
Переоделась, отыскала в сумке ключи от машины и, зажав их в руке, вышла из комнаты отдыха.
Шахматисты разошлись, но из среднего зала еще слышалась музыка. По пути во двор встретила сонного Антона, махнула ему приветливо, а он буркнул что-то о счастливых засонях, что сладко посапывали всю ночь, и отсалютовал зажатым в руке полотенцем.
На улице было оглушительно тихо и холодно, а еще - непередаваемо красиво. Осень отступала перед морозной зимой и в воздухе застыла студеная влага. Я вдохнула холод полной грудью и остановилась на дорожке. Подняла голову к светлеющему небу: предрассветные лучи слегка озарили горизонт на востоке. Заметила тонкий серп месяца, еще не успевшего уйти с небосклона. Огляделась, обратила внимание на посеребренную инеем жухлую траву, темные силуэты деревьев поблизости, недалекую гладь озера – сейчас черного и ровного, как старое зеркало. Вечнозеленый лес за ним: со стройными елями и колючим лапником.
Еще раз вздохнула.
Уходить не хотелось, но еще больше не хотелось застать полноценное утро, когда из клуба принимались выбираться шумные компании – подвыпившие и голосящие на всю округу. Вот бы взять и остановить время хоть бы на чуток, надышаться, наглядеться. Побыть наедине с величественной и бесконечно прекрасной природой, да только, кто же наделит такими чудесами.
Редко когда на меня накатывало подобное настроение: умиротворение и благоговение перед чем-то большим, чем человек. Может быть, нужно было чаще высыпаться, или прощать, находя компромиссы. А еще лучше, верить в счастливое будущее, в розовых пони и крестных-фей. В инопланетян, в конце концов.
Я еще раз посмотрела на пар, исходящий от земли, огляделась, и, вертя на пальце ключи, направилась к парковке.
Необходимо было все обдумать: как поступить правильно, чтобы все желаемое непременно сбылось.
***
Часть третья.
Возвращение.
Родной город не порадовал прекрасными видами. Он был таким же серым, людным, мрачным, как и тот, откуда я прибыла. Разве что был крупнее, вмещал в себя больше национальностей, культур и традиций.
Взяв юркий «БМВ» напрокат, я ехала по дороге, ведущей за город, слушала радио и смотрела по сторонам. Вокруг было столько всего, что разбегались глаза: знаки, потоки машин, снова знаки, яркие билборды. Тонированные стекла частично отгораживали от шума, автомобильных сигналов и взаимной ругани водителей друг на друга. От такого оживленного движения успела отвыкнуть, поэтому тащилась в крайнем ряду, стараясь не просмотреть знак начинающейся автомагистрали.
По радио началась какая-то глупая песня из разряда «Чумачечей весны», и музыку я выключила.
В салоне пахло стеклоочистителем и слегка - дорогим одеколоном. Ёлочка, висящая на зеркале заднего вида, запахов не издавала – поизносилась, видать. Очень кстати парфюм, которым пропиталось водительское сидение, напомнил Данин. Кажется, он привез его из Польши: цитрусовый, с легкой грейпфрутовой горчинкой, оставляющий долгий древесный шлейф. Аромат полюбился, и с той поры регулярно отчимом использовался. От дорогой туалетной воды, мысли плавно утекли в сторону самой персоны.
Даниил был взрослым, когда в моей голове вместо мозгов еще находилась вата. Он был определившимся в жизни, успешным мужчиной, который ясно знал, что ему нужно. Он не стеснялся образа жизни, желаний, действий. Любил жениться, если видел для себя какую-то перспективность или просто имел такое желание. Любил разных женщин, иногда по нескольку за раз.