– С тобой такое было всю дорогу от Италии? – слегка испуганно спросил Кот.
– Гораздо хуже, – ответил Тонино сквозь платок и отчаянно сглотнул.
Кот знал, что должен посочувствовать. Его самого укачивало – только в машинах. Но вместо того, чтобы пожалеть Тонино, он разрывался между чувством превосходства и раздражением из-за того, что Тонино опять заслуживал жалости больше, чем он.
По крайней мере, это означало, что Коту не придется с ним разговаривать.
Далвич был приятным городком немного к югу от Лондона, и как только поезд с пыхтением отошел от платформы, деревья закачались под порывами свежего воздуха. Тонино глубоко вдохнул, и на его лицо начали возвращаться краски.
– Плохо переносит путешествия, да? – сочувственно спросил Мордехай Робертс, когда вел их в ждавший возле вокзала кэб.
Этот мистер Мордехай Робертс всегда немного озадачивал Кота. Со своими светлыми, почти белыми кудрями и лицом цвета темного кофе он выглядел гораздо большим иностранцем, чем Тонино, и однако говорил на чистом, совершенно не иностранном английском. На английском образованного человека, что было еще одной загадкой, поскольку Кот всегда смутно предполагал, что мистер Робертс – что-то вроде слуги, нанятого присматривать за Габриэлем де Виттом после его отставки. А кроме того мистер Робертс был еще и сильным магом. Когда они садились в кэб, он с упреком посмотрел на Кота:
– Знаешь, существуют сотни чар против укачивания в транспорте.
– Я думал, что наложил на него чары, – неловко ответил Кот.
В этом состояла его старая проблема – он не был уверен, когда использовал магию, а когда нет. Но что действительно заставляло Кота чувствовать себя неловко, так это знание, что если он действительно использовал магию на Тонино, то не ради Тонино. Кот терпеть не мог смотреть на людей, которым плохо. И опять он совершал хороший поступок из дурных побуждений. Такими темпами он точно станет злым кудесником.
Габриэль де Витт жил в просторном удобном современном доме с большими окнами и металлическими перекладинами на крыше по последней моде. Он стоял среди деревьев на новой дороге, за которой открывался вид на деревню.
Мисс Розали распахнула чистую белую парадную дверь и пригласила их внутрь. Она была забавной маленькой женщиной с сединой в черных волосах, которая всегда, неизменно носила серые кружевные митенки. Она представляла еще одну загадку. На левой руке у нее под серым кружевом митенки скрывалось большое золотое обручальное кольцо, и это, как думал Кот, могло означать, что она замужем за мистером Робертсом. Тем не менее ее всегда называли мисс Розали. Во-вторых, она вела себя так, словно она ведьма. Однако ведьмой она не была. Закрыв парадную дверь, она сделала несколько отрывистых жестов, будто накладывала охранные чары. Но на самом деле их накладывал мистер Робертс.
– Вам придется пойти наверх, мальчики, – сказала мисс Розали. – Я теперь не позволяю ему вставать. Он так беспокоился о встрече с юным Антонио, что заболел. Так взволнован из-за новой магии. Сюда.
Они последовали за мисс Розали по покрытой ковром лестнице и прошли в просторную солнечную спальню, где на больших окнах слегка колыхались белые занавески. Всё, что только можно, было белым: стены, ковер, кровать со сложенными стопкой белыми подушками и белым покрывалом, веточка ландышей на прикроватном столике, – и таким аккуратным, словно здесь никто не жил.
– А, Эрик Чант и Антонио Монтана! – произнес Габриэль де Витт из груды подушек. Его слабый сухой голос звучал нетерпеливо. – Рад встрече. Подойдите и сядьте так, чтобы я мог вас видеть.
Два простых белых стула располагались по обеим сторонам от кровати, примерно посередине. С окончательно оробевшим видом Тонино скользнул к ближайшему. Кот мог его понять. Обходя кровать, чтобы сесть на другой стул, он подумал, что белизна призвана заставлять Габриэля де Витта выделяться на ее фоне. Габриэль был таким худым и бледным, что среди обычных цветов его едва ли можно было бы заметить. Белые волосы сливались с белизной подушек. Лицо так сжалось, что казалось двумя пещерами из выступающих скул и высокого белого лба, из которых лихорадочно сверкали решительные глаза. Кот старался не смотреть на путаницу волос на груди, видных в горловине белой ночной рубашки под слишком острым подбородком. Почему-то это казалось непристойным.
Но самое удручающе, подумал Кот, садясь, состояло в запахе болезни и старости в комнате и в том, как, несмотря на белизну, по краям скапливалась тьма. Неясно вырисовывавшиеся углы комнаты казались серыми. Кот не отрывал взгляда от длинных жилистых кистей рук Габриэля, сложенных поверх белого покрывала, потому что они казались самым нормальным в нем, и надеялся, что визит продлится не слишком долго.
– Что ж, юный Антонио, – произнес Габриэль, и Кот не мог смотреть на то, как сухо шевелятся его бледные губы. – Я слышал, ты лучше всего творишь магию, когда используешь чужие чары.
Тонино робко кивнул:
– Думаю, да, сэр.
Не отрывая взгляда от неподвижных сложенных рук Габриэля, Кот приготовился к часовому разговору о теории магии. Но к его удивлению, непонятный разговор продолжался лишь около пяти минут. А потом Габриэль сказал:
– В таком случае, с твоего позволения, я хотел бы поставить небольшой эксперимент. Самый простой. Как ты мог заметить, я нынче очень слаб. Я хотел бы сотворить небольшое заклинание, чтобы сесть, но думаю, без твоей помощи не слишком преуспею. Ты сделаешь это для меня?
– Конечно, – ответил Тонино. – Будут… будут ли верными для этого случая чары силы? Мне придется петь, если не возражаете, потому что так мы делаем в Доме Монтана.
– Как угодно, – согласился Габриэль. – Тогда, как будешь готов.
Запрокинув голову, Тонино запел вроде бы на латыни – к удивлению Кота, очень приятно и мелодично, – в то время как руки Габриэля едва заметно двигались на покрывале. Когда песня закончилась, подушки под головой Габриэля перестроились во вздымающуюся груду, подтолкнувшую старика в сидячее положение. Затем они оттолкнули его от себя, так что он сидел уже сам – довольно устойчиво.
– Отличная работа! – сказал Габриэль.
Он явно был в восторге. Его выступающие щеки слегка порозовели, а глаза сверкали в своих пещерах.
– У тебя очень сильная и необычная магия, юноша, – он нетерпеливо повернулся к Коту: – А теперь я могу поговорить с тобой, Эрик. Это важно. Твои оставшиеся жизни в безопасности? У меня есть причины считать, что кое-кто ищет их, также как и мои.
Кот мысленно обратился к некоей картонной книжечке спичек, большая часть которых была использована.
– Ну, Крестоманси запер их в замковом сейфе со множеством чар. Они чувствуются в порядке.
Глаза Габриэля сверкнули вдаль, пока он тоже рассматривал жизни Кота.
– Действительно, – сказал он. – Они чувствуются в безопасности. Но я никогда не был полностью спокоен, когда там была заперта другая жизнь Кристофера. Знаешь, я поместил его последнюю жизнь в золотое кольцо и запер его в этом самом сейфе – это было в те времена, когда он терял жизни чуть ли не каждую неделю, и, понимаешь, что-то надо было делать, – но для меня стало громадным облегчением, когда он женился, и мы смогли отдать жизнь Милли в качестве обручального кольца. Я предпочел бы, чтобы твои жизни охранялись столь же хорошо. Книжечка спичек – такая хрупкая вещь.
Кот знал об этом. Но Крестоманси казался ему лучшим возможным хранителем.
– Как думаете, кто ищет их? – спросил он.
– А вот это самое странное, – ответил Габриэль, по-прежнему глядя вдаль. – Единственный человек, которому подходит та форма магии, что я чувствую, умер по меньшей мере двести лет назад. Кудесник, известный как Невилл Паукк. Он был последним из самых злых кудесников.