«Что же, собственно, можно написать о Федоре Терентьевиче?» — подумал Пятый. Более двадцати лет протрубил в коллективе, а что сделал? Командует уборщицами, прачечной и старушкой Мартой Карловной, занятой обеспечением командируемых сотрудников института железнодорожными и авиабилетами. И все? Ну и еще организует похороны. Гм, вот это дело! На первый взгляд пустяк, а на практике — клубок трудноразрешимых проблем. В институте и на опытном заводе одиннадцать с половиной тысяч душ, а с пенсионерами и членами семей сотрудников — целая армия, укомплектованная по штатам военного времени. Стоит ли удивляться, что еженедельно у главной проходной одно-два, а то и три извещения в траурной рамке с отретушированной фотографией покойного. В году, как известно, пятьдесят две недели, стало быть, минимум восемьдесят — девяносто панихид и похорон. Это вам не шуточки, а тяжкий труд, который тянет Федор Терентьевич на своих плечах в одиночку, без посторонней помощи. Весь кладбищенский люд знает наперечет, в магазине «Похоронное обслуживание» на Большой Московской он свой человек, но главное, пожалуй, не в этом. Пятый на все сто процентов убежден, что у Федора Терентьевича есть некий дар или особый, что ли, талант утешать родственников умершего. Хоть он простой и, что греха таить, не слишком грамотный мужик, а находит-таки верное слово для успокоения души любого человека в диапазоне от прачки до профессора. И при этом феноменально честен: все, что остается от подотчетных сумм, выдаваемых родными и близкими усопших, он аккуратнейшим образом возвращает по принадлежности, причем с аптекарской точностью. Другое дело поминки. Там он почетный участник застолья, ест и пьет минимум за десятерых. Кстати говоря, не только поминки, но и всякие девятые, сороковые и прочие поминальные дни до года включительно. Пусть народ теперь не верит ни в бога, ни в черта, а традиции все-таки соблюдает, и Федор Терентьевич, прямо скажем, по этой части большой мастак. Но для характеристики это, увы, не материал…
Его поразительная честность послужила причиной того доверия, которое много лет оказывает Федору Терентьевичу администрация института, имея в виду деликатную часть организации приема высоких гостей. «Черт побери, не институт, а своего рода проходной двор». Пятый болезненно поморщился. То свой министр приезжает, то изредка еще кто повыше, то из Академии наук начальство разное, то чужие министры, а всякие замминистры — те прямо косяком прут, и каждого надо принять с уважением и угостить по законам традиционного русского гостеприимства согласно неписаной табели о рангах. Кому подать кофе с коньяком, боржом и сигареты с апельсинами, а кому и полный обед со всеми причиндалами. Иначе нельзя, потому что начальство большей частью гордое и обидчивое. А в институтской смете на представительство — фига с маслом! Как тут быть? В сущности, все сводится к простой дилемме: на свои деньги поить и кормить тех путников и пилигримов или на казенные? На свои накладно и, откровенно говоря, жалко, потому что у каждого они считанные, а на казенные страшновато, можно нарваться и запросто сгореть чуть ли не дотла. Посадить, правда, не посадят, а с работы как пить дать попрут поганой метлой и еще запишут на память абзац-другой в твою учетную карточку. И ни один из тех, кто отведал хлеб-соль, даже словечка в твою защиту не скажет! А для чего все это Пятому, когда у него трое детей школьного возраста?
Словом, судили и рядили они с директором и другими заместителями и в конце концов пришли к такому решению: каждый месяц сдавать Пятому по двадцать пять рублей с носа для создания представительского фонда. С восьми человек по двадцать пять — двести в месяц выходит, а в год и того внушительнее — две тысячи четыреста рубликов. Вроде бы неплохо? Черта с два! Гостей — целая орда, а вместо резервного фонда — дыра, которую Пятый закрыл собственной грудью, распотрошив свою тощую сберегательную книжку.
Общеизвестно, что безвыходных положений не бывает. И в данной конкретной ситуации выход, разумеется, нашелся. «Ты подыщи верного человека, — сказал директор Пятому, — а я ему буду подкидывать премии и материальную помощь». Легко сказать: найди верного человека! А где его взять? Сегодня человек тише воды, ниже травы, а попробуй дать ему один палец, так он живо басом заговорит! Думал он долго и остановил свой выбор на Федоре Терентьевиче. И, надо прямо сказать, не промахнулся. Дадут ему, допустим, сто рублей, и на другой день приносит Федор Терентьевич в директорскую столовую энное количество бутылок коньяка и сдачу. А потом сдаст порожнюю посуду и вырученные деньги в сервант положит на среднюю полочку в пустую банку из-под индийского растворимого кофе, где Пятый хранит остатки фонда (когда есть что хранить). И никому ни слова. Но об этом в характеристиках тоже писать не принято…