— Наш медок, — говорит маленький ас, — арктический. Корреспондент аж поперхнулся — сенсация! Мед в сторону, блок нот на стол, карандаш в руку.
—Неужели здешний?!
—Ну а чей же? Конечно здешний!
—А суровая зима?
—Суровой зиме, — гулким басом сказал большой ас, писавший временами статьи в стенгазету, а потому приобщенный к штампу куда как более, нежели его маленький товарищ, — противостоит мужество советского человека, хозяина своей жизни.
—А как с деталями? Кто, когда, где?
Тут маленький ас вступил:
—Записывайте: ныне покойный профессор Адлер Иван Серафимович тридцать лет опыты ставил. Сначала он пробовал жилетки им из спецсостава шить...
—Кому — жилетки? — встрепенулся корреспондент.
— Пчелам! Кому ж еще. Сначала у него было всего сорок пчел. Но накладка вышла — там же у пчел имеются карманчики для меда, а с большой химией тогда еще было туго, состава не нашли, у них карманчики от меда и слипались. На этих карманчиках Иван Серафимович первый инсульт схлопотал.
— Левосторонний, — быстро добавил большой ас, — без потери координации движений.
—Потом профессор предложил способ...
—Так называемый «эффект Адлера», — продолжил большой ас.
—Совершенно верно, — согласился маленький ас, — он нашел особый состав — он запатентован сейчас — клемедослой. Правильно записали. Так вот этот клемедослой залили в пульверизатор, пульверизатор установили возле выхода из улья, а чуть дальше младший научный сотрудник Ваган Матвеевич Смелый дул в дудочку, через которую вылетал гагачий пух. Пчела, значит, обволакивается клемедослоем, после этого попадает в облачко гагачьего пуха и становится вроде куколки, из которой бабочка вылупливается.
— Погодите, но они же падали, — остановился журналист. — Крылышки-то как?
— Что крылышки!? — рассердился большой ас. — Какие крылышки?! У арктической пчелы особые микрокрылья, знать надо бы! Тут в тундре цветов сколько! И дачников нет. Летать — полметра пролетел и на все зиму нектаром насосался.
— Пошли, сейчас как раз с радиометеоцентра можно передаться в редакцию, — сказал маленький ас, — а весь этот эффект — для заголовочка хорошо — был назван «эффект тополиного пуха профессора Адлера». Неужели не слыхали?
К счастью, именно этот материал редактор газеты успел прочесть не в полосе, когда вырубать трудно, а заранее.
БАЙКА ТРЕТЬЯ О ВЕЛИКИХ НАУЧНЫХ ОТКРЫТИЯХ
Когда «Обь» шла в Антарктиду, заботливый маленький ас в Кейптауне поймал несколько диковинных бабочек, купил на базаре рачков — приманку для рыбной ловли, и запасся набором латунных и свинцовых грузил.
И начал наш маленький ас у себя уединяться в балке, когда уже пришли в Мирный, выбирая те моменты, когда там никого не оставалось. Дверь запрет и сидит в одиночестве. Раз, правда, дверь не запер, и в балок вошел один парень, из «науки». Ас что-то на столе быстрехонько бумагой прикрыл и ногой нервно затопал.
—Что там у вас? — полюбопытствовал «наука».
—Ничего, ничего, не подаем...
—Ну правда...
— Своруете...
«Наука» снисходительно хохотнул — что можно воровать у «извозчиков». А как наш ас бумажку приоткрыл, «наука» аж на пол опустился и в глазах у него зажегся нервический блеск. Там лежала бабочка диковинной формы и невозможно яркого цвета.
— Откуда? — шепотом спросил «наука».
—В сачок поймал.
—Не может быть...
— А откуда же еще?
— Может, где на корабле притаилась?
Наш ас залез к себе в чемодан и достал оттуда еще три бабочки, таких же диковинных форм и расцветок.
— Слушайте! Это! Это же... Это черт знает что такое!
Словом, ученый совет собрали на корабле. Профессора лохматили головы и оскорбляли друг друга, заискивающе поглядывая на аса. Реляцию составили в Академию наук. Тут спасовал наш ас — признался, а то международный конфуз мог получиться. А наш ас живет по принципу: «Сам советскую науку ругаю, но чужим не позволю».
Другой раз — не удержался, насыпал ученым в том месте, где они долбили, совсем немножечко латунных опилок. Сгрузил, поскоблил и туда ночью накидал: опилочек десять, не больше. Те снова, но теперь уже без него, сошлись на ученый совет, стали ругаться, ликовать, словом, что называется, бились задом об асфальт.