Входит Э К О Н О М К А.
ЭКОНОМКА. Так она их съела.
ПИСАТЕЛЬ. Хороша себе очковая диета.
ЭКОНОМКА. Одно слово — гадюка.
ПИСАТЕЛЬ. Кто?
ЭКОНОМКА. А кто очковая-то?
ПИСАТЕЛЬ. Вас иногда заносит.
ЭКОНОМКА. Она вам вегетарианский суп оставила.
ПИСАТЕЛЬ. Сделайте мне кофе и сэндвич. Но так или иначе, мы победим их всех, Жозефина, мы победим. Надо только отринуть все мелкое, что мешает нам видеть небо и слышать смех младенца...
Входит Ш О Ф Е Р.
ШОФЕР. Фирма «Крайслер» предлагает вам купить новую модель — с телевизором и кондиционером вместо «Ягуара» мадам.
ПИСАТЕЛЬ. Позже можно, а? Я ведь работаю!
ШОФЕР. Позже — будет дороже.
ПИСАТЕЛЬ. Сколько?
ШОФЕР. Десять тысяч долларов.
ПИСАТЕЛЬ. Предложите восемь.
ШОФЕР. «Крайслер» лучше, чем у Бельмондо и Лелюша.
ПИСАТЕЛЬ. Лелюш и Бельмондо вне партий! Я за революцию юности! Дайте им восемь тысяч и скажите, что я восславлю их в новой пьесе.
ШОФЕР. Деньги?
ПИСАТЕЛЬ. Получите у моего адвоката, а сейчас позвольте мне работать!
ШОФЕР. Чек.
ПИСАТЕЛЬ Жозефина, родная, что у нас с экипажем?! Сделай что-нибудь, мы ездим на рыдване, и меня задерживает на улицах гражданская стража...
Входит Э К О Н О М К А.
ЭКОНОМКА. Привезли секретер времен Людовика Первого!
ПИСАТЕЛЬ. Ну и что? Это не печатать! ЭКОНОМКА.
Она денег не оставила.
Писатель дает экономке деньги и бессильно опускается у диктофона. За стеной слышен хохот. Входит молодой парень, С Ы Н писателя.
СЫН. Здравствуй, шеф!
ПИСАТЕЛЬ. Здравствуй, сынок.
СЫН. Графоманствуешь?
ПИСАТЕЛЬ. Что у тебя?
СЫН. Разгрохал теорию доказательств Рейсера-Гроссе и по этому поводу иду пить вино с однокурсниками.
ПИСАТЕЛЬ. Завтра закончу пьесу — ты послушаешь?
СЫН. Шефчик, я же физик, мне твои эссе непонятны. Вы пишете языком приблизительным, вокруг да около. Намекаете все, курите фимиам скандалистам и волосатым пророкам Троцкого. А мы люди грубые: дважды два — четыре. Я тут рассчитал на ЭВМ хитрости современного кинематографа. У нас раньше не принято было орать на экране — только плакать. Теперь если орешь — значит, смелый, значит — новатор. Раньше снимали фигуру, а теперь — глаза во весь кадр: значит, пристальное вглядывание во внутренний мир. Искусство, шеф, живет по непознанным формулам математики чувств. А вы у нас люди косные, книг читаете мало — все больше себя. Поэтому мое поколение и ударилось в технику: если там соединишь не те провода, мир взорвется. А вы соединяете злодея с гением и говорите, что это — новаторство. А сие — от слабого заряда информации в каждом из вас. Ты не сердишься? Я тут посчитал на ЭВМ: сто процентов информации было заложено лишь в строке русского журналиста Пушкина — «Ах, наконец достигли мы ворот Мадрида». «Ах» — усталость, «наконец» — протяженность пути, «достигли» — преодоление препятствий, «ворот» — символ Средневековья, «Мадрид» — столица Испании.
ПИСАТЕЛЬ. Вот тебе. Хватит?
СЫН. Спасибо, шеф.
ПИСАТЕЛЬ. Иди, ликуй, и не мешай мне.
Сын уходит.
В комнату входит Жан Жак Руссо.
ПИСАТЕЛЬ Дорогой Жан Жак, как это славно, что вы пришли к нам.
ПИСАТЕЛЬ. Я сделаю кофе.
ПИСАТЕЛЬ Что вы грустите?
ПИСАТЕЛЬ Искусство развивается по непознанным формулам математики чувств. Будущее поколение уйдет в мир техники: если там соединить не те химические элементы в пробирке, взорвется дом, в котором мы живем. А нам приходится соединять злодея и гения в одном образе и убеждать самих себя в том, что это — новаторство.
Входит Ж Е Н Щ И Н А из общества драматургов, передает писателю конверты.
ЖЕНЩИНА. Здесь приглашения на обеды, приемы и дискуссии.
ПИСАТЕЛЬ. Я не могу. Я заканчиваю пьесу.
ЖЕНЩИНА. Завтра в одиннадцать заседание фракции фантастов с участием Маркузе, в час дня выступление в клубе поклонников Робеспьера, в три — обед с переводчиками из Трапезундии, в пять — файв-о-клок по поводу предстоящего юбилея Скорцени.