Ни у кого не было ни сил, ни желания обсуждать события прошедшего дня и думать о том, что предстоит завтра. Прошлого уже не исправишь, перспективы на будущее были далеки от радужных. Один только Кийск, сидя у окна и продолжая наблюдать за улицей, снова и снова прокручивал в голове возможные варианты дальнейшего развития событий.
Если механики не снимут оцепление по краю города, то нечего было и пытаться прорваться к Барьеру и уйти на территорию драворов. Затаиться и ждать? Вряд ли стоило рассчитывать на то, что поиски, не принесшие результатов в первые два-три дня, будут свернуты и о чужаках попросту забудут. Не так уж часто появляются здесь гости. Механикам терпения не занимать, а как долго, не раскрывая себя, смогут продержаться в чужом городе чужаки, окруженные если и не враждебным, то абсолютно безразличным ко всему населением? Наверняка будет ужесточен контроль за передвижением жителей по городу, а ведь для того чтобы обеспечить себя едой, водой и одеждой, им придется постоянно переходить из дома в дом. Да и кто знает, какие еще средства наблюдения и контроля имеются в распоряжении механиков? Хотя бы те же самые черные диски, которые они использовали на Земле. Пока в небе над городом их не было, но это вовсе не означало, что они не могут появиться там в любой момент.
Казалось бы, само собой напрашивалось единственное решение. Даже дравортакам скорее всего не под силу выставить заслоны на всем многокилометровом протяжении Барьера, пересекающего континент. Следовательно, двигаясь вдоль края города, граничащего с Барьером, можно было надеяться рано или поздно найти брешь. Но Кийск понимал всю губительность такого пути. Другой дороги у беглецов просто не было. Механикам это было известно не хуже, чем им самим. А значит, именно на этом направлении их и будут искать особенно внимательно и активно.
Выжить можно было, только поступая вопреки логике, совершая действия, лишенные какого-либо явного смысла, которые механики не в силах были бы понять и предугадать. Прежде всего, чтобы сбить преследователей со следа, надо было уйти как можно дальше в глубь территории дравортаков. Теперь они уже кое-что знали о жизни дравортаков, об организации их общественной структуры и могли бы продолжить там свою работу, не выставляясь более напоказ. Кийск понимал, что только так можно было спастись и любая другая попытка вырваться из окружения обречена на провал, но вовсе не был уверен, что с его планом согласятся остальные.
Кийск отошел от окна, сел на пол, устало вытянув ноги, и посмотрел на своих товарищей.
Киванов лежал на кушетке, закрыв глаза и вытянув руки вдоль туловища. Чжои, склонившись над ним, приводил в порядок его измученное болью тело. Дравор обещал, что к утру Борис встанет на ноги.
В углу у стенного шкафа, уткнувшись лбом в колени и обхватив сверху голову руками, сидел Вейзель. Его все еще мучили приступы тошноты и жуткой головной боли.
Баслов сидел за столом, повернувшись ко всем спиной, и пытался разобраться, сколько зарядов осталось в его гравимете. Он даже себе самому не желал признаться, что совершил сегодня глупый, безответственный поступок, подставив под удар всех, кто с ним находился.
Рядом на стуле сидел Берг. На коленях у солдата лежал гравимет, на прикладе которого он выстукивал пальцами какой-то замысловатый ритмический узор. Заметив взгляд Кийска, Берг едва заметно улыбнулся. От рваной раны на его щеке, после того как над ней минут пятнадцать поработал Чжои, осталась только едва заметная розовая полоска.
Кийск дотронулся кончиками пальцев до своей щеки и поморщился от боли. Пальцы сделались влажными от выступившей на обожженной коже лимфы.
— Господин Кийск, — осторожно коснулся его плеча Чжои. — Давайте я обработаю ваши ожоги.
— А как Киванов?
— С ним все в порядке. Он спит.
Чжои присел рядом с Кийском на корточки.
— Ты сам-то не устал?
— Нет, — улыбнулся дравор. — Сознание того, что я помогаю человеку, укрепляет мои силы.
— Странно, я думал, что любая работа только отнимает силы.
— В потоке сознания многое происходит совсем не так, как в реальной жизни, — ответил Чжои словами, услышанными им когда-то впервые от Люили. — Закройте глаза.
Кийск повиновался.
Он не почувствовал прикосновения пальцев Чжои, но ощутил легкое, ласкающее дуновение освежающей прохлады. Обтекая лицо, она словно бы смывала жжение и боль с опаленной кожи. Расслабившись, Кийск полностью отдался приятному ощущению. Сознание его, обретая равновесие, медленно погружалось в глубины бесконечного покоя, наполненного ожиданием радости и счастья, присущего от природы человеческой душе. Кийску казалось, что он оказался в коконе, сотканном из сияющих радужных нитей, в который не может проникнуть ничто враждебное, несущее с собой страдание, боль или зло. Что-то невидимое и почти неощутимое подсказало ему, что если он захочет, то сможет оставаться здесь долго… Сколько пожелает… Всегда…