- В отношении уменья очищать раков до блеска кожуры с внутренней стороны у меня такого желания нет, - произнес он нарочито неуклюжую фразу, давая понять, что надо прекратить этот бессмысленный разговор.
- А в отношении остальных способностей? - спросил Алексей Алексеевич.
Валерка почувствовал, что Брянцев задает вопросы целенаправленно, и снова отбился:
- Остальных у меня нет.
- Вранье, такого не бывает. У каждого есть способности к чему-либо. Их нужно только найти.
Валерка усмехнулся с видом человека, которому говорят прописные истины.
- Искать у себя способности, развивать у себя способности... А для чего? Для того, чтобы принести максимальную пользу обществу?
- А разве тебя это не вдохновляет?
- Нет. Об этом так много говорят, так нудно и так скучно, что, поверьте, не вдохновляет.
- Ты думаешь, что зубаст? Ты просто зубоскал. А скажи, что тебя вдохновляет?
- Не знаю.
Брянцев немного растерялся от такого ответа. У них с Валеркой были дружеские отношения, на равных. Он чувствовал, что мальчик все больше привязывается к нему, хотя держится независимо. Елена рассказывала, что Валерка часто спрашивает, когда приедет дядя Алеша, и не только потому, что видит, как она скучает по нем. Он и сам скучает.
Никогда не вел с ним Брянцев откровенно-нравоучительных разговоров, но делал это исподволь. Рассказывал при нем о заводских делах, о людях, плохих и хороших. Старался показать ему завод изнутри, дать почувствовать, что это не просто совокупность людей, отбывающих в течение семи часов трудовую повинность, а множество индивидуальностей, иногда очень ярких, и всегда отличных друг от друга, живущих интересной, неповторимой, а для многих и непонятной жизнью. Жизнью со своими треволнениями, неурядицами и взлетами.
И Валерка каждый раз, когда приезжал Брянцев, спрашивал его, с какой новой идеей носится Целин, по-прежнему ли воюет Гапочка с рабочими-исследователями, или его перевоспитал Салахетдинов, и бушует ли еще Бушуев? Он проходил воспитание заводом, сам о том не подозревая.
И вдруг такой неожиданный поворот в его мышлении. Наносное это, показное или опасный симптом равнодушия?
Брянцеву приходилось сталкиваться с молодежью. И с заводскими комсомольцами, и со школьниками. Попадались разные ребята. С заскоками, с вывихами с червоточиной. Ему высказывали недовольство и разочарование, но и то и другое имело свои видимые и устранимые причины. Либо мешала учиться работа в разных сменах или неустроенность быта, либо хотелось получить одну специальность, а навязывали другую. Всем им чего-то хотелось, а этому не хочется ничего... А может быть, это просто мальчишеское желание поставить его в тупик? Или проснулась неприязнь к человеку, который не отвечает на любовь матери должным образом?
Брянцев поднял глаза на Валерку. Нет, неприязни в его взгляде не было, было просто спокойное любопытство. Он почувствовал, что Валерка перестал быть Валеркой, незадачливым мальчишкой, каким его считали, и нашел новый ход.
- Слушай, для чего ты себя обрекаешь на мученическую жизнь? - спросил он.
- При чем тут мученическая жизнь?
- При том, что, не выявив у себя способностей, стремлений, не найдя себе соответствующего применения, человек всю жизнь несет крест. Надеюсь, ты отдаешь себе отчет в том, что тебе придется работать?
- Отдаю.
- Тогда ты, очевидно, еще не дорос до понимания того, что труд главная радость жизни. Эти слова для тебя звучат как затертые. Но ты должен уже понимать, что дело, которое тебе противно, может стать несчастьем человека. Любишь одно, а делаешь другое. Или еще проще: не любишь то, что делаешь, но вынужден делать каждый день, всю жизнь.
Выражение превосходства сошло с лица Валерки. Он задумался. Задумался и Брянцев. Великое дело традиции рабочей семьи. Они впитываются с молоком матери, воспитываются отцовским примером. Заводские ребята сызмала уважают труд, потому что вся атмосфера завода и города, живущего жизнью завода, прививает это уважение.
Правда, заводская молодежь мало напоминала Брянцеву его сверстников двадцатилетней давности. Она лучше одета, смелее на язык, более развита и гораздо жизнерадостнее; она менее почтительна к старшим, ссылкой на возраст ее не урезонишь; она предъявляет больше требований к жизни. Но пропасти между этой молодежью и той, к которой он принадлежал, нет. Когда он жмет руки комсомольцам, отправляющимся на новостройки, ему вспоминается, как провожали на фронт молодых ребят в сорок втором и сколько сил отдала молодежь в трудные послевоенные годы.
С заводскими ребятами ему просто разговаривать и на собрании и наедине, а вот такие, как Валерка... Впрочем, контакт у них всегда был. Надо добиться взаимопонимания в трудных для мальчишки вопросах, в которых тот пытается разобраться.
Валерка словно прочитал его мысли.
- Плохо все же, что я не знал отца, - сказал он. - Профессии отцов иногда помогают найти себе место в жизни. Может быть, и я пошел бы в авиацию... Я много перебрал в своем воображении. Дирижером хотел стать, геологом, чего мама даже не знает, и много еще кем. А сейчас мне нравится журналистика.
- Что тебя привлекло в ней? Известность? Большая трибуна? - забросал его вопросами Брянцев, обрадованный тем, что Валерка вылез из скорлупы и заговорил всерьез.
Валерка встал, покружил по кухне, но кухня маленькая, не разгуляешься. Снова сел, повертел в руке панцирь рака и пытливо посмотрел на Брянцева.
- Многое привлекло. И возможность повидать страну, а главное, только не сочтите за фразерство, возможность вмешиваться в судьбы людей, помогать им. Ведь это здорово! Ущемили хорошего человека. Затерли дельное изобретение. Кто может помочь в первую очередь? Журналист. Живет маленький человек в глухом, неприметном месте. Совершил подвиг. Кто о нем расскажет? Журналист.
- Все это хорошо, Валерик. Но уверен ли ты, что у тебя есть данные стать журналистом?
- А какие тут нужны особые данные? Поехал, посмотрел, что увидел написал.
- Вот-вот. Большинство людей думают, что они не журналисты и не писатели только потому, что у них не хватает времени. Ты как сочинения пишешь?
Валерка смутился, его тонкая длинная шея влезла в плечи.
- Четверки. Проскакивают и тройки.
- Мало обнадеживающие результаты.