Леля невольно улыбалась, наблюдая за ними, и, как бывало всегда при эмоциональной вспышке, веселой или грустной, подумала об Алексее. И его умилила бы эта суетливая братия.
Накрошила хлеб, рассыпала его на столе и не успела отойти, как юркие пичуги дружной стайкой слетелись на пиршество и тотчас разлетелись врассыпную от клокочущего голоса официантки:
— Гражданка, вам, видно, государственного хлеба не жалко!
Леля пошла к морю, отыскала местечко помалолюднее, села на камень у кромки воды и зачарованно стала глядеть, как играют волны, как меряются силой, как куражатся над берегом. Захлестнут на миг, разворошат гальку, охладят, откатятся, шипя, и снова в наступление.
Сбросив платье и оставшись в купальнике, вошла в воду, не без труда преодолела галечный настил на дне и поплыла саженками, далеко выбрасывая руки, как научили в детстве новочеркасские мальчишки. Наплававшись до усталости и почти до озноба, выбралась на берег и долго лежала ничком, подставив спину палящим солнечным лучам.
В следующее воскресенье она решила все же съездить в Ялту. Наспех перекусив в номере, натянула на себя неподатливый тугой купальник, чтобы не испытывать потом неудобства с переодеванием, — пляж полудикий, раздевалок нет, — а у шкафа с одеждой замешкалась. Какое надеть платье? Белое пикейное — маркое, красное в горох — чересчур броское, слишком пламенеет на солнце, сиреневое — очень прозрачное. Выбрала ситцевое, в цветочках, отделанное кружевом. Задернув «молнию», посмотрела в зеркало и довольно улыбнулась. Все-таки неплохо она выглядит. По-девичьи стройная, точеные ноги, да и лицо… Не случайно Писаренко и его товарищи держатся с ней, как с ровесницей.
Выйдя из гостиницы, направилась к троллейбусной остановке и вдруг увидела Алексея. В светло-сером летнем костюме, с соломенной шляпой в одной руке и с небольшим чемоданом в другой он торопливо пересекал улицу. Попробовала окликнуть — перехватило горло, хотела поспешить навстречу — ноги как сковало. Постояла недвижимая, втягивая в себя воздух, и — о, счастье! — бессилие отступило, испарилось. Нечто подобное бывало с нею и раньше, но только во сне. Потому, должно быть, и сейчас показалось, что все это грезится: и залитая солнцем улица, и снующие туда-сюда люди, и троллейбус, который, вынырнув из-за угла, на миг вырвал Алексея из бытия. Он уже подходил к гостинице, когда у нее наконец прорезался голос.
— Алеша! Ал…
Забыв обо всех условностях и приличиях, о сотрудниках института, которые могли выйти из гостиницы или увидеть ее из вестибюля, Леля подбежала к Алексею Алексеевичу и, как девчонка, повисла на шее.
Он бросил чемодан и шляпу прямо на тротуар, обнял ее, прижал к себе.
— Леша, Леша!.. — в истерическом захлебе повторяла Леля.
— Ну что ты? Милая, не надо… Леля, Леночка… — пытался успокоить Алексей Алексеевич.
— Я уже не знала, что думать… Такое письмо послала… Сплошной крик. Умоляла приехать хоть на час… А ты?.. Алеша, неужели ты…
Алексей Алексеевич в задумчивости поднял чемодан, водрузил, не отряхнув, на голову шляпу.
— Я не получил этого письма, Ленок…
У Лели крыльями разлетелись брови.
— Не получил? Как же так?..
Первый раз письмо пропало, и это озадачило обоих.
Алексей Алексеевич подавленно вздохнул.
— Не зря какая-то таинственная сила несла меня к тебе. От радости, что увижусь, несся, не чуя ног под собой.
— На сколько приехал? — нетерпеливо спросила Леля.
— На три дня. Суббота и воскресенье наши, понедельник — рабочий. Но и из него что-нибудь выкроим.
— А дома что объяснил?
— А… — отмахнулся Алексей Алексеевич.
— Значит, о свершившемся факте ты знаешь только из телеграммы.
— Ну естественно. А что, собственно?..
Леля скороговоркой рассказала, как ушла к Дубровину и чем занимается сейчас.
Алексей Алексеевич оставил чемодан в гардеробной и, пока они шли по городу, отыскивая такси, делился своими впечатлениями о первых самостоятельных шагах Валерия.