— Я постараюсь быть кратким, — повысив голос, пообещал Карыгин, но продолжал развивать свои мысли не спеша. — У нас установились разные критерии оценки руководителей хозяйственных и руководителей партийных. К партийным требования повышенные. Исходя из этого, я считаю, что товарищ Брянцев в роли члена райкома КПСС быть не может. Во-первых, по политическим признакам. На заводе, которым он руководит, нет цехов коммунистического труда. И не потому, что нет достойных. Нет удостоенных. Директор завода препятствует тому, чтобы партийная и профсоюзная организации присвоили это почетное звание цеху, которым руководит товарищ Гапочка. Почему? Да потому, что Гапочка, человек принципиальный, неизменно критикует директора, пусть иногда резко, но всегда справедливо, в чем вы убедились сегодня. Вот Брянцев и вымещает свои обиды на критику на нем и на коллективе его цеха. Не достоин Брянцев чести быть членом райкома и по признакам моральным. Он не научился держать слово, данное рабочим. Пример тут уже приводили. Обещал во всеуслышание на собрании дать квартиру великолепному каландровожатому фронтовику Заварыкину, который жил во времянке, а отдал человеку недостойному, дважды проштрафившемуся. На основании всего этого я отвожу кандидатуру товарища Брянцева. Миндальничать с ним было бы непростительной ошибкой.
Брянцев поднял руку, намереваясь объяснить, что Карыгин валит вину с больной головы на здоровую, но председатель, то ли не заметив его жеста, то ли по каким-то своим соображениям предоставил слово Василию Афанасьевичу, тоже тянувшему руку.
— Не знаю, что там насчет цехов коммунистического труда, — в этом пусть райком разбирается, — а вот насчет моральных качеств нашего директора сказать могу. — Василий Афанасьевич откашлялся, как показалось Брянцеву, многозначительно. — Нет человека на заводе, который бы держал слово, данное рабочему, тверже, чем Брянцев. А Заварыкина оставил без квартиры не Брянцев, а его помощники. За это он дал им нахлобучку, своими ушами слышал…
— Так отчего ж тогда он в рот воды набрал! — выкрикнул кто-то.
— А потому, что не привык прятаться за своих подчиненных, — ответил Брянцев, признательно посмотрев на Василия Афанасьевича.
Поддержал Брянцева и Пилипченко.
— Мы действительно не спешили присваивать цехам столь высокое звание, — заявил он. — И уверен, мы поступили правильно. А вот те, кто спешит, зачастую опрометчиво присваивают это звание и только дискредитируют его.
В зале между тем нарастал шумок. Брянцев обратил внимание на то, что из ряда в ряд сидящие с краю передавали какие-то фотографии, предварительно просмотрев их. Удивление, смущение, гнев, а то и злорадство читал он на лицах. Фотографии дошли до первого ряда, затем их передали Тулупову.
— Пусть Брянцев объяснит, что это значит! — потребовали из зала.
Поднялся Тулупов.
— У меня есть предложение, — сказал он, — самоотвод товарища Брянцева принять и поручить заводскому партийному комитету разобраться в этой ерунде. — Кивком он указал на фотографии, лежавшие на столе.
Однако из зала снова послышался голос:
— Пусть сейчас объяснит! Принародно! Нечего тут темнить!
Мельком взглянув на растерявшегося Брянцева, Тулупов поднял руку.
— Товарищи, вы прекрасно знаете, что все персональные дела прежде всего рассматриваются первичной партийной организацией. Не будем нарушать установленный порядок.
Брянцев продолжал ловить на себе изучающие взгляды и ничего не понимал, кроме того, что под него подвели торпеду. Но какую? И кто?
Когда счетная комиссия принялась подсчитывать голоса, а участники партийной конференции направлялись в зал смотреть кинофильм, Тулупов отыскал в фойе Брянцева и повел за собой. Они долго искали в коридорах Дворца культуры свободную комнату, но, как на грех, это оказалось не так-то просто. В студии изобразительного искусства шли занятия, из-за двери другой комнаты доносилось нестройное пение, в спортзале было шумно. Наконец-то обнаружили пустое служебное помещение, и Тулупов, заперев дверь, вручил Брянцеву таинственные фотографии.
— Для будущего семейного альбома, — пошутил мрачно.
Брянцев с удивлением принялся рассматривать фотографии. Он и Леля целуются у входа в Симферопольскую гостиницу. Он преподносит Леле гладиолусы в Ялтинском порту. Они в ресторане. Внизу ироническая фраза: «Директор шинного завода испытывает свои шины», с обратной стороны — прикрепленное скрепкой письмо. Пробежал глазами первые строчки. «Родной мой, единственный, произошли большие события…» Переметнул взгляд на конец письма. «У меня такое чувство, что нашла дело по сердцу. „Но стоит ли на время?“ — задашь ты законный вопрос. По-моему стоит, потому что неизвестно, сколько это время продлится. Мало ли какой очередной сюрприз приготовит нам судьба».