— Ну? — нетерпеливо спросил Тулупов.
Брянцев беспомощно развел руками.
— Вот что, Алексей Алексеевич, — продолжал Тулупов, — я вам мораль читать не собираюсь. В письмо я заглянул и понял, что это давно, серьезно и прочно. Надеюсь, не ошибся?
— Нет… Очень серьезно и очень прочно.
— Как вы мыслите дальнейшее?
Брянцев коротко поведал о семейных делах и заключил не без сожаления:
— Выпустили бы эту торпеду чуть позже, было бы в пустой след.
— Было бы, — согласился Тулупов. — А теперь станут говорить, что жена ушла, потому что муж уличен в измене. И тут ничего не докажешь. Руководителю недостаточно быть правым, надо еще уметь выглядеть таковым.
— Да-а, — огорошенно протянул Брянцев. — Бывают такие ситуации, что «истину, похожую на ложь, умей хранить сомкнутыми устами, иначе срам невинно обретешь».
— Шекспир?
— Данте. Но вот кто организовал слежку?
— Пожалуй, тут торчат уши Карыгина. Знаете, что мне кадровик сажевого сказал? У них фотографом работает племянник Карыгина, некто Харахардин. Две недели назад он как взбесился — потребовал срочную командировку в Ялту с тем, чтобы собрать якобы материалы об отдыхе рабочих на взморье. Не дали. Так он за свой счет рванул.
— Хара-хар-дин? — Брянцев напряг память. — Стоп, что-то знакомое. Так это ж он умудрился получить письмо для Карыгина! Ну и скорпионьи повадки…
— Об-мель-чал Карыгин. Вконец, — с брезгливой интонацией проговорил Тулупов. — Умный, казалось бы, мужик, а ощущение времени утратил начисто. Выстрел, который в не столь далекие времена мог сразить наповал, теперь способен разве что только ранить. Но рана, приходится признать, получилась рваная, так просто не заштопаешь. Ишь, додумался — по рядам пустил в расчете на широкую огласку. А у самого алиби — с невинным видом на глазах торчит в первом ряду. В первосути своей он все же мерзопакостная личность.
— Стоит ли штопать, Тихон Рафаилович? — устало обронил Брянцев.
— Стоит. Чтобы вы могли остаться на своем посту. Кто будет расхлебывать кашу, которую вы заварили с антистарителем? А с «чертовым колесом»? Кстати, оно еще вертится?
— Вертится.
— Ну вот. Кто все это будет доводить до победного конца? Кто? Да я трупом лягу, чтобы вы на заводе остались. Так что — никаких демобилизационных настроений. Ну, а что положено — получите сполна. Тут уж не взыщите…
ГЛАВА 32
Две недели Целин ездил по заводам, и когда вернулся, «чертово колесо» все еще мчалось по поверхности маховика. Сотрудники испытательной станции смотрели на эту шину с суеверным страхом — ничего подобного до сих пор видеть им не приходилось. Шесть, семь, максимум семь с половиной суток выдерживали обычные шины ускоренные испытания на стенде. Потом они начинали разрушаться, их снимали, и эксперимент считался законченным. Было известно, что шина, которая прошла на стенде в четыре раза больше нормы, на дороге столько не пройдет — между этими пробегами нет точного соотношения. Но было также известно, что ходимость ее намного превысит ходимость серийной. А вот на сколько — стендовые испытания точного ответа не дают.
О появлении Целина тотчас доложили начальнику испытательного цеха, молодому, но уже обрюзгшему, с двухъярусным подбородком инженеру, и тот долго тряс Илье Михайловичу руку, поздравляя с неожиданными результатами.
Всякому, кто встречал Целина в тот день, бросалась в глаза происшедшая с ним перемена. Илья Михайлович Целин, движения которого всегда были замедленными, а взгляд скорбно-задумчивым, ходил быстро, разговаривал оживленно и глядел остро. Даже галстук был на нем сверхторжественный — по синему фону вразброс что-то вроде павлиньих перьев.
Директора Целин обнаружил в цехе форматоров-вулканизаторов. Сидя на корточках, тот рассматривал металлические детали и одновременно слушал объяснения мастера.
Увидев Целина, браво шествовавшего по цеху, Брянцев поднялся, потер затекшую ногу и зашагал навстречу.
— Вертится? — спросил с ходу, уверенный в том, что приподнятое настроение Целина обусловлено не чем иным, как невиданным пробегом новой шины на стенде.
— Еще как! — заносчиво бросил Целин и по-мальчишески свистнул.
Вышли из цеха и уселись в сквере на скамье, густо устланной багряной осыпью листьев. Брянцев не спешил с расспросами. Умостившись поудобнее, закинул руки за голову и уставился в далекое неоглядное небо. Целин чувствовал, что директор утомлен, и тоже не спешил выкладываться. Когда он уже решил было, что мыслями Брянцев ушел в другую, отнюдь не заводскую жизнь, неожиданно последовал вопрос: