Приемная была до отказа заполнена народом, но, когда в сопровождении курьерши Целин протиснулся к секретарю, тот без промедления впустил его в кабинет.
Пожилой инженер с сухим впалощеким лицом аскета, в пенсне, тотчас отпустил посетителя и вежливым жестом предложил Целину расположиться в кресле. Коротенький, щуплый, Илья Михайлович сел в мягкое шевровое кресло и как провалился. Одна голова оказалась сверху.
— Напрасно вы ко мне сами не зашли, — заговорил главный инженер с задушевной интонацией. — Мы с вами, уверен, нашли бы общий язык. Признаться, молодые специалисты не часто попадают в наше поле зрения, но, поверьте, злого умысла тут нет. Руки не доходят, текучка заедает. Ну и… Добрая русская пословица гласит: «Дитя не плачет — мать не разумеет».
Не успел Илья Михайлович прийти в себя от сердечного приема, как вошедший секретарь подчеркнуто корректно доложил:
— Все в порядке, Вячеслав Гордеевич. Комната товарищу Целину выделена. — Положил на стол ордер, добавил: — Второй этаж, солнечная сторона, вид на Неву.
Главный инженер стал расспрашивать Целина, как ему живется, как работается и освоился ли он уже с Северной Пальмирой. А в душу облагодетельствованного человека невольно закрадывалось подозрение, что либо его не за того принимают, либо тут разыгрывается какой-то фарс.
Кончилось все неожиданно. Главный инженер открыл папку, на которой стоял штамп «Весьма срочно», достал из нее телеграмму.
— Поезжайте в Москву, Илья Михайлович. Вас вызывает народный комиссар тяжелой промышленности товарищ Орджоникидзе.
— Это, очевидно, по поводу моего предложения о новом способе производства шин, — высказал догадку Целин.
— А-а! — обрадовался главный инженер, полагавший, что Целин жаловался наркому на плохое отношение к молодым специалистам. — Ну, вот и хорошо! — Вызвал секретаря: — Билет товарищу Целину готов?
— Готов, Вячеслав Гордеевич. Мягкий вагон, нижняя полка.
Первый раз в жизни ехал Илья Михайлович Целин в мягком вагоне. Долго сидел у окна, всматриваясь в непроглядную темень, испытывая удовольствие от мерного покачивания вагона, а заснув, то и дело с тревогой просыпался, как будто мог проехать Москву.
В приемной наркома снова неожиданность. Вместо приторно-вежливого секретаря — кряжистый, косая сажень в плечах, мужчина с рубленым лицом, в тельняшке, выглядывавшей из-под расстегнутого ворота рубахи, верный помощник Серго матрос Семушкин. Встретил он приезжего грозно.
— Ты что это разные фантазии пишешь? Думаешь, у наркома без тебя работы мало? — Увидев, что Целин растерялся, молвил с подмигом: — Ну, ну, не привыкай робеть смолоду! Сейчас доложу. Только уговор: Серго — человек вежливый, так что смотри, больше пяти минут не засиживайся. Я уже машину ему вызвал, на «Серп и молот» ехать должен. Знаешь про такой завод?
— Знаю, — выдавил из себя Целин. У него перехватило дыхание от одной мысли, что вот так сразу, без всякой подготовки придется разговаривать с Серго.
Семушкин вошел в кабинет и тотчас вернулся.
— Валяй! — скомандовал он и угрожающе шепнул вдогонку: — Смотри, пять минут!
Целин перешагнул порог и остановился. На него в упор смотрел человек, которого хорошо знал по портретам. Орлиный взгляд, орлиный нос, гордая посадка головы.
— Проходи, проходи, — ободряюще произнес нарком.
И страх вдруг улетучился. Целин подошел к столу, пожал протянутую руку, большую, крепкую, теплую, чуть шершавую.
— Прочитал твое письмо, — приступил к делу Орджоникидзе. — Убежден в том, о чем пишешь?
— На все сто процентов!
— Вот и хорошо! Я, к сожалению, поговорить с тобой обстоятельно, как хотелось бы, не смогу. Извини, некогда. Но вот смотрю на тебя и вижу: человек ты — что надо. Правильный, одним словом, а раз так — широкая тебе дорога. У изобретателя какое преимущество перед остальными? Он поглощен своим делом и жаждет его осуществить. Поглощен и жаждет. Это великий стимул.
Нарком написал несколько слов на письме Целина и вручил ему вместе с объяснительной запиской.
— Поезжай с этим в Резинообъединение к начальнику.
— Так я уже был там, — не без робости обронил Целин, опасаясь, что, узнав о посещении начальника объединения, нарком, чего доброго, передумает.
Тщательно охорошив кончики усов, Серго снисходительно улыбнулся.
— Так то ты был один, а теперь мы с тобой вроде вместе будем.
Серго пожал Целину руку, пожелал всяческих успехов и проводил до двери.
— Главное — не остывай! Такая уж эта стезя — изобретательская. Не терпит уныния и отступления, — напутствовал напоследок.