Но теоретические предположения остаются всего лишь предположениями, пока не проверены практикой. А вот охотников тратить на проверки время и средства не находилось. Работал Целин заместителем начальника сборочного цеха, административными способностями не отличался и был на плохом счету. Оттого на все его требования организовать опыты с церезином неизменно следовал отказ. Начальник цеха, да и другие руководители считали, что Целин, плохо справлявшийся со своим прямым делом, норовит выскочить на изобретательстве.
Что оставалось ему? Только одно: писать и писать в разные инстанции. Этим и занимался Илья Михайлович в редкие свободные вечера. Но куда бы он ни обращался, письма пересылались в НИИРИК — Научно-исследовательский институт резины и каучука, — единственную организацию в стране, которая разрабатывала проблемы старения резины, — и оттуда неизменно приходили отказы. На штампованность отказов пожаловаться было нельзя — мотивировки всегда разные. То «Ваши предложения противоречат современным научным представлениям», то «Опыты с предложенным церезином проводились и признаны бесперспективными». Было и «лирическое» заключение: «Горячо советуем Вам направить Вашу неуемную энергию на те проблемы, решить которые Вы в состоянии». В слове «неуемная» машинистка сделала опечатку, пропустила «е», получилось «неумную», правда, отсутствующая буква была исправлена от руки. Отказы, как правило, подписывала Чалышева. Руководители института менялись, а Чалышева оставалась. Сначала она подписывалась «научный сотрудник», потом прибавилось слово «старший» — у Чалышевой появилось звание кандидата технических наук, — и Целин со страхом ждал того дня, когда кандидат станет доктором.
Тяжело воевать одному, а Илья Михайлович Целин долгое время оставался один. И не потому, что чуждался людей, нет, — не было на заводе человека, который не знал бы о его замыслах, о планах на будущее. Просто не находил единомышленников, и в основном потому, что идея его многим казалась незамысловатой, а следовательно, недостойной внимания. Да и трудно было поверить, что рядовой заводской инженер, к тому же довольно незадачливый, неказистой внешности, печатью таланта с виду не отмеченный, стоит на верном пути в решении сложнейшей технической проблемы.
В конце концов Целину надоело пробивать лбом стену, и он ушел в проектный институт, который занимался проблемами шинного производства. Тему исследования церезина удалось вставить в план. Но когда план утверждали в Москве, на сцене снова появилась Чалышева, представила убедительные данные о бесперспективности темы, и ее закрыли. В довершение всех бед сменилось руководство проектного института. Директором стал тот самый начальник цеха, который невзлюбил Целина. Пришлось вернуться на завод. Его терпели из уважения к былым заслугам, из сочувствия. Целин по-прежнему писал гневные письма в разные инстанции и по-прежнему получал отказы за подписью Чалышевой. Из этого порочного круга ему никак не удавалось вырваться — жалобы направлялись на разбирательство не объективным людям, а тем, на кого жаловались.
ГЛАВА 7
Нелегко складывалась жизнь у Ксении Федотовны Чалышевой. Кончила школу — и заметалась: куда поступить учиться? Ни к чему особого призвания у нее не было. Четыре года подряд держала она экзамены в разные учебные заведения, гуманитарные и технические, пока наконец не поступила в химико-технологический институт. Ее одноклассники к этому времени уже заканчивали вузы, встречи с ними были тягостными, и Ксения Федотовна избегала таких встреч. Даже на традиционные ежегодные сборища не приходила. Ей претили люди, прочно ставшие на ноги, завоевавшие какое-то положение. Даже защитив диплом инженера, она не позволяла себе встретиться с бывшими однокашниками. Не знала, не решила, что делать дальше. На завод идти не хотелось: шумно, грязно, многолюдно. Людей она не любила, потому что завидовала им. Особенно тем, кто обзавелся семьями и был счастлив. А еще не умела она удивляться чему-либо, воодушевляться и радоваться. Даже смех на улице вызывал у нее вспышку злости, словно весь мир должен был скорбеть о ее незадачливой судьбе. Единственной ее мечтой было забиться в какой-нибудь кабинетик и корпеть одной над незамысловатой работой.
Но судьба улыбнулась ей, она была зачислена научным сотрудником в институт резины и каучука. С трудом. Помог отец — у него обнаружился в институте друг детства. В тридцать лет она стала есть хлеб, заработанный собственным трудом. Но хлеб этот был горек: ее грызла зависть. Зависть к людям, которые работали с рвением, что-то искали, что-то создавали, за что-то боролись. Даже среди этой кипучки она оставалась спокойной и бесстрастной, как камень на дне потока, омываемый со всех сторон водой, но застывший в неподвижности.