— Твоей маме я был противопоказан — не та порода.
Леля помедлила с ответом.
— Мама — человек прошлого века, и к ней надо относиться снисходительно. Окончила пансион благородных девиц… — Улыбнулась. — Она действительно создала свою теорию эволюции интеллекта. И нужно ей это было, мне кажется, для того, чтобы отвратить меня от тебя, отпугнуть. Как она лечила меня от… от чувств к тебе? — Подражая голосу матери, воспроизводя даже размеренный ритм ее речи, Леля заговорила: — «Понимаешь, девочка, люди — как и собаки. Качества у них вырабатываются из поколения в поколение. Сторожевые — злые, ищейки имеют хорошее обоняние, пудели умны, потому что все время рядом с человеком. Но на это ушли столетия. Из дворняжки ты не сделаешь ничего путного за одно-два поколения. Так вот и интеллигенция. Она формировалась столетиями. Душа у нее развивалась тонкая, всеобъемлющая, с особой остротой восприятия мира. Я допускаю, что из рабочего может получиться хороший специалист, даже профессор, но душа у него останется заскорузлой. И от этого своего… избранника ты ничего хорошего не жди, даже если он в люди выбьется. Не сживетесь вы с ним. По-ро-да разная».
— Законченная теория, ничего не скажешь, — констатировал Алексей Алексеевич. — Ну, а теперь?
— Годы преображают людей.
Автобус мягко прыгал по булыжной мостовой окраинной улицы, потом затрясся по проселочной, направляясь к роще. Слева раскинулось старое кладбище, последнее пристанище казачьей аристократии. Алексей Алексеевич смотрел в окно и не узнавал этих мест. Рощи как не бывало. Ее вырубили немцы на топливо, на ее месте — молодая низкая поросль. И высокой кирпичной кладбищенской ограды с отверстиями в виде крестов тоже не было.
— Вот здесь маму от этой самой теории вылечили… гитлеровцы, — продолжала Леля. — В первые же дни оккупации расстреляли ее друзей — мужа и жену. Он был адвокатом, по иронии судьбы получил образование в Германии, оттуда увез жену-шведку. Люди пожилые, в высшей степени порядочные. Да и маме досталось. Словом, погнали белую кость на черные работы. Ограду в числе других разламывала, решетки фаслеровские, которым цены не было, на металлолом снимала. Тогда она Советскую власть со слезой вспомнила и многое переосмыслила.
Зловещая тень тех страшных лет как бы погасила буйство ярких, радостных красок мирного летнего дня. Леля примолкла, в глазах ее появилась хмурая затень, и Алексей Алексеевич не стал навязывать ей отвлекающую болтовню — бывают минуты, когда хочется уйти в себя.
Ушел в себя и он.
«Что, в сущности, я знаю о ней, какая она теперь? — мысленно беседовал с собой Алексей Алексеевич. — Почему она упорно отгораживается от всего того, что хоть как-то объяснило бы ее настоящее? Замужем она? Конечно. Кто же ее супруг и почему она избегает этой темы? Неладно в семье, не хочет выставлять напоказ свои беды, чтоб не унизить себя?»
Автобус резко затормозил, словно шофер неожиданно заметил препятствие. Конечная остановка.
Леля огляделась, выбирая, куда им направиться, и решительно повернула в сторону кладбища.
Та же церковь, те же тихие, безликие богомольные старушки на паперти. Но кладбище не узнать. Нет оград, нет железных крестов, а буйно разросшиеся сирень и черемуха делали дорожки почти непроходимыми.
Леля шла, разводя ветки, шла быстро, уверенно, как будто знала, куда идет, пока наконец кусты не расступились, открыв поляну. Здесь, у слизанного временем могильного холмика, торчал большой просмоленный крест.
Как было не узнать его! Обогнув могилу, Алексей Алексеевич увидел на обратной стороне креста большой ржавый гвоздь, когда-то вбитый им ночью на спор, чтобы продемонстрировать мальчишкам-одноклассникам свою храбрость.
— Посидим, — предложила Леля.
Опустившись на траву, она обхватила руками колени, смежила веки и пригорюнилась. «Захлестнуло… — призналась себе с внутренним протестом. — Неужели прочно?»…
Алексей Алексеевич сел рядом.
Забавная тогда получилась история. Чтобы выиграть пари, ребята спрятались неподалеку от креста, намереваясь испугать Лешку, когда тот появится, и помешать задумке. Но он заподозрил каверзу и решил перехитрить их — неслышно появился из-за кустов, закутанный в белую простыню. Увидев существо в саване, мальчишки, истошно вопя, дали стрекача и пулей пролетели мимо свидетелей, ожидавших у входа финала этой проделки.
Алексей Алексеевич взглянул на Лелю.
— Далеко ушла?
— Нет, я рядом. — Леля сбросила паучка, который запутался в волосах Алексея Алексеевича. — В тот вечер, восхищенная твоей смелостью и находчивостью, я отдала тебе свое сердце… — Смутилась. — Прости за выспренность.