— Так кто же додумался? — повторил свой вопрос Брянцев.
Гольдштейн молча обвел пальцами в воздухе широкий круг, что означало: всей бригадой.
— Скромничаете? Что ж, скромность само по себе качество похвальное, если не в ущерб делу.
В сборочном цехе Брянцев остановился у бассейна, в который погружают надутые автомобильные камеры для проверки на герметичность.
Вот из одной пошли пузырьки воздуха, и работница тотчас отбросила ее в сторону.
В цехе одни девушки. Дело это чистое, и одеты они кокетливо — пестрые блузки, брюки отнюдь не спецовочного покроя.
Завидев директора, принялись охорашиваться. Кто как. Одна быстрым, ловким движением поправила пышную прическу, другая натянула и без того плотно облегающий джемперок.
— Алексей Алексеевич, и надолго вы моего мужа запроторили? — услышал Брянцев мелодичный голос.
— Месяца на три.
— Ну, я ему!.. — подойдя, блеснула глазами женщина. — Это у Грибоедова «…любви конец, кто на три года вдаль уедет». Сейчас нормы другие.
— У каждого свои нормы. Индивидуальные, так сказать, — шутливо парировал Брянцев. — Однако я не предполагал, что в семье Кристичей нормы заниженные.
До цеха вулканизации дойти не пришлось. Ровно в девять Брянцев перешагнул порог кабинета и через несколько минут уже разговаривал с собравшимися у него людьми. Здесь были Бушуев, старший диспетчер Уваров, Целин и секретарь парткома Пилипченко, молодой, совсем недавно избранный на этот пост.
Брянцев вспомнил о квартире, отданной вне очереди плохо зарекомендовавшему себя человеку, но подавил в себе искушение немедленно выяснить обстоятельства сего деяния, поскольку от него ждали сообщения о событиях в Москве.
В дверях появился Карыгин. Опираясь на вычурную инкрустированную палку, он важно прошествовал по кабинету, важно поздоровался и не без усилия сел в кресло. У него тщательно выбритое лицо, крутой нос, тяжеловатый квадратный подбородок и большие, чуть навыкате глаза. Тяжелые глаза, проницательные, ощупывающие.
Брянцев рассказал обо всем, что произошло в комитете и в НИИРИКе, ничего не утаив и ничего не прибавив от себя, как привык рассказывать своим непосредственным помощникам.
— Вы бы объяснили им, Алексей Алексеевич, — вклинился в разговор Бушуев, — что течение реки повернуть вспять невозможно. Наши шинники предпочитают работать с ИРИСом еще и потому, что резина у нас не подгорает на промежуточных операциях. Это очень существенный фактор.
— Бывают осечки. Вот о подгорании забыл, — покаялся Брянцев.
И вдруг о московских событиях заговорили все разом. Заговорили взволнованно, хаотично. Только Карыгин многозначительно молчал, будто — так во всяком случае казалось по его виду — оставлял за собой право последнего, решающего слова.
Однако выговориться вдоволь не пришлось. Посыпались звонки из городских организаций, все в один голос просили директора приехать, доложить о положении дел.
— Приеду, дайте малость оглядеться, — неизменно отвечал Брянцев, всякий раз ловя на себе осуждающий исподлобья взгляд Карыгина. Он словно говорил, этот взгляд: «Звонят из высшей инстанции, работа, не работа — нужно поехать, отчитаться».
Ровно в десять разошлись по кабинетам — началась ежедневная оперативка по селектору. Сегодня ее вел Бушуев.
Когда Брянцев работал главным инженером, все оперативки он проводил сам. Теперь они с Бушуевым чередовались, но без внимания Брянцев его не оставлял. Стаж работы главного на заводе был невелик, и не все с ним считались, не все доверяли как специалисту. А Савелий Никифорович Гапочка — тот вообще игнорировал Бушуева, поскольку долгое время лелеял мечту стать главным и не видел кандидатуры более подходящей. Но Брянцев настоял на своем: главным будет Бушуев и никто другой. Были у этого человека качества, которые подкупали директора: честность, даже в ущерб себе, — не мешало бы, допустим, соврать, а он выкладывает всю правду, спокойнее переложить вину на другого, а он берет ее на себя, — объективность — личное отношение к тому или иному работнику не влияло на отношения производственные. Он был настойчив, но не упрям. Когда понимал, что допустил ошибку, давал задний ход, менял свое решение. И жадно тянулся к новому. Не ко всякому новому, не во имя моды. Только к тому новому, в котором видел перспективу.
Обычно мы с уважением относимся к людям, похожим на нас самих. Брянцев тоже уважал Бушуева за те качества, которые были в нем самом, и узрел в Бушуеве то, чего не узрели другие, — потенциальные возможности роста. Главный инженер ни разу не дал Брянцеву повода пожалеть о своем выборе, ни разу не подвел его. И вот первый «сюрприз». Как же получилось, что Бушуев попался на удочку и предоставил квартиру Приданцеву?