Леля сжала пальцы Брянцева, прикоснулась плечом к плечу.
— Леша, а Леша!
Он повернул к ней лицо, поцеловал в лоб, как-то необычно поцеловал. Трогательно и признательно.
— Хорошо, что предупредила. А то… Впадать при начальстве в столбняк…
— Какую позицию ты займешь на коллегии?
— А ты как полагаешь? Естественно, буду стоять на своем.
— Упрямство, учти, раздражает.
— Это не упрямство, Ленок, это упорство. Я отстаиваю истину.
— Очень сомнительную, кстати.
Алексей Алексеевич сложил ладони, поднес их к лицу, вздохнул.
— Мы с тобой, к сожалению, видим разное. Ты — камеру, я — дорогу.
— Камера, милый мой, — это наука. — Леля явно горячилась.
— А дорога — практика. И не всегда теория совпадает с практикой. Бывает и так, что теория с большим опозданием объясняет то, к чему пришла практика, и это ты прекрасно знаешь.
— Пусть так, — согласилась Леля и тут же нашла у Брянцева другое уязвимое место. — Учти, ты воюешь в одиночку.
— Но почему? За мной такие тылы…
— Тылы… Союзников надо иметь в высших сферах. Ну что, надумал, как будешь вести себя?
— Тут сразу не надумаешь. Когда тебе выворачивают мозги и одновременно кладут на лопатки… Буду добиваться, чтобы члены коллегии ознакомились с нашим отчетом.
— Об этом надо было позаботиться раньше.
— Куда вас, граждане? — спросил шофер, поняв, что поглощенные своими заботами пассажиры сами адреса не назовут.
— Сивцев Вражек, — отозвалась Леля и тут же спохватилась: — Простите, улица Куйбышева, Комитет партгосконтроля.
— Да-а, сложно тут все очень, — вслух подумал Алексей Алексеевич.
— Только не вздумай потом… — Леля погрозила пальцем. — Сразу же ко мне. Вдвоем будем хандрить.
— Не обещаю, девочка.
— Я настаиваю, — твердо проговорила Леля. — Одной в неопределенности… Да и тебе…
— Примчусь. Немедля, — успокоил ее Алексей Алексеевич.
ГЛАВА 3
Никак не предполагал Брянцев, что примут его не сразу, но получилось именно так. Даже не соизволив доложить о его прибытии Самойлову, референт позвонил Хлебникову и коротким «Прибыл» дал понять, чтобы тот выезжал.
Хлебников не заставил себя долго ждать. Не успел Брянцев просмотреть вечерний выпуск «Известий», как импозантный громовержец появился в приемной. Он нимало не изменился за те три года, которые не видел его Брянцев, был все еще красив и легко нес свое крупное, но ладно скроенное тело. Вслед за ним вошла женщина неопределенного возраста, но весьма определенного характера. Казалось, она умышленно старалась придать своему лицу самое неприглядное выражение: щурила и без того узкие глаза, поджимала тонкие губы так, что они выглядели, как надрез, как едва заживший шрам. Прямая, как жердь, она и на стул села, не прислонившись к спинке.
— Первый самолет после получения вами телеграммы пришел два часа назад, — со снисходительной важностью обратился к Брянцеву Хлебников. — В других вопросах вы проявляете спешку, подчас даже излишнюю, а тут…
Брянцев предпочел отмолчаться, понимая, что задираться в его положении не следует. Только поднял на Хлебникова подчеркнуто удивленные глаза.
Неловкую паузу прервал референт, пригласив всех в кабинет.
«Действительно ждали», — сделал вывод Брянцев, испытывая чувство неловкости, оттого что замешкался с вылетом.
С виду Самойлову чуть больше тридцати. Высокий, худощавый, приятные черты лица, располагающая улыбка, мягкий, чуть с хитринкой взгляд. Что-то было в нем от комсомольского работника, которого оторвали от привычной среды экспансивных юнцов, посадили в кабинет и заставили заниматься чуждым его натуре делом. Слишком уж не соответствовала его миролюбивая внешность этой должности, на которой, как полагал Брянцев, нужно быть сухо-деловым, даже жестким.
Самойлов пожал Брянцеву руку, коротко, но крепко и жестом гостеприимного хозяина указал на кресло. Другое кресло заполнил своим могучим телом Хлебников. Женщина уселась поодаль, но Самойлов запротестовал:
— Нет, нет, товарищ Чалышева, пожалуйста, к столу.
Брянцев никогда не сталкивался с Чалышевой, но был достаточно наслышан об этой женщине науки и потому посмотрел на нее с интересом. В НИИРИКе Чалышева считалась единственным специалистом по антистарителям, а раз единственным — следовательно, и главным. Успел подумать: «Бесцветна внешне, бесцветна, вероятно, и внутренне. — Но тут же осек себя: — Что за провинциальная манера судить о людях по внешности. У Целина, например, внешность самая заурядная, а голова…» Перевел взгляд на Хлебникова и прочитал на его лице откровенную враждебность. Вообще у Хлебникова хорошее лицо. Умное, решительное, истинно мужское. Лицо человека, привыкшего распоряжаться, вершить делами и судьбами. И любое кресло ему впору. Брянцев помнил его директором завода, затем начальником главка. Поговаривали в свое время, что прочат его в министры — деловые качества его ценили высоко, авторитет его был достаточно крепок, но… где-то что-то заело.