Но настал момент, когда почва зашаталась у него под ногами. Он просыпался в холодном поту с ощущением неотвратимого краха.
Судьба все же обошлась с ним милостиво. Его сняли с руководящего партийного поста и предложили административно-хозяйственную работу по своей основной специальности, даже не вынеся взыскания. Однако в металлургическую промышленность Карыгин не вернулся. Не вернулся по двум соображениям: стаж работы был маловат, чтобы занять подходящую должность, да и кусок хлеба это не легкий. В конце концов выбрал производство полегче, а город подальше от тех мест, где закатился, — Сибирск. Здесь долго думали, в качестве кого и куда его пристроить, чтобы не очень ущемить морально, и направили на шинный завод заведовать кадрами. Несколько лет сидел он затаившись, выжидая того часа, когда все вернется на круги своя и он сможет выползти из своего прибежища, вновь — чем черт не шутит! — объявиться в качестве лидера. Жизнь вел замкнутую — сам ни к кому и к себе никого. Разговаривал только с женой, и то во хмелю. Он и трезвый мрачен — ни складки лица, ни губы его не приспособлены к улыбке — улыбка растворялась в иезуитском оскале, — а во хмелю даже страшен. Он не буянил, не кричал. Уставится только в одну точку и твердит остервенело сквозь зубы:
— Ничего, придет мое время! Меня еще вспомнят! Меня еще позовут! Такими, как я, не разбрасываются!
Но шли годы, а о нем не вспоминали, его не звали. И тогда он сам исподволь стал напоминать о себе. Поначалу на заводе. Лекцию выпросит прочитать, доклад сделать. Чтобы завоевать репутацию человека деятельного, активного, вступил в Общество по распространению научно-политических знаний. В лекторах испытывалась нужда, и сему обстоятельству обрадовались — докладчик надежный, безотказный, почти что штатный. С этой поры Карыгин стал желанным человеком в заводском партийном комитете — опыт как-никак большой, целой областью ворочал, не грех с ним посоветоваться, поднабраться ума-разума.
Понемногу и в райкоме партии к нему привыкли. Солидный, рассудительный, начиненный житейской мудростью человек. А что слетел в свое время — так попробуй разберись почему. Он виноват или объективные обстоятельства, порожденные суровым, напряженным временем?
Обретя опору, Карыгин все свои помыслы и действия подчинил одной цели: добиться максимального влияния на заводе, приобрести устойчивый авторитет, заполучить побольше сторонников. Даже метод собеседования при оформлении на завод, был разработан им с дальним прицелом. Разыгрывая роль вершителя судеб, Карыгин прежде всего обрушивал на головы посетителей широкий ассортимент самых неожиданных, даже каверзных вопросов, чтобы ошарашить человека, повергнуть в смятение, выбить из колеи.
Сидит «изучаемый», напрягает память, вспоминая, к какому сословию принадлежал дедушка или как назывался уезд, где родилась бабушка по линии жены, и, естественно, ответы его четкостью не отличаются.
Карыгин крутит головой, горестно вздыхает, долго думает, устремив на посетителя неподвижный взгляд, потом загадочно бросает:
— У нас, видите ли, не просто шинный завод. У нас еще экспериментальные лаборатории, а это, как вы понимаете…
Когда посетитель, решив, что надежда попасть на завод рухнула, поднимается с мыслью поскорее унести ноги, Карыгин снисходит: берет отложенные в сторону документы и нарочито размеренным тоном тянет слова, которые дважды перевернут душу, пока человек дослушает их до конца:
— Ну как мне с вами быть? Мое дело — как у сапера: ошибаться не дозволено. Объективные данные у вас неважные, по всем формальным признакам нам не подходите, но, черт побери, вы внушаете мне доверие.