Особенно сожалеет Апушкин о бездарно прожитой второй половине своей жизни. Стряхнуть бы ее, начать с тех двадцати трех, да рядом с таким, как Саша Кристич. Очень важно, с какого человека пример брать, на кого равняться.
Апушкин понимает, почему в одиночестве ему бывает скучно, — думать не о чем. А вот подбросит попутчик, как дровишки в топку, материалец о жизни, мыслишки разные, смотришь — у самого шарики в голове закрутились, и время быстрее прошло.
«Приноровился, — с завистью думает Апушкин о своем спутнике, смахивая ладонью с лица пот, застилающий глаза. — Вроде руками работает, но и голова не соломой набита. Эх, мне бы так…» Но признаться в уничижительных своих мыслях не хочется, и он заводит разговор о другом:
— Вот ты сказал, Саша, в шинном производстве честность нужна. А где она не нужна? Где она лишней окажется? И нашему брату, испытателю, она тем более необходима. У другого разболтается передок, машина виляет туда-сюда, шины ходуном ходят вдоль-поперек, жует их дорога при такой езде втрое, вчетверо быстрее, а он и в ус не дует. Или просидит полдня у какой-нибудь бабенки, а потом врубит скорость, жмет на всю железку, чтобы наверстать упущенное. Завелся у нас и такой орел: съедет с шоссе, задний мост на домкратах поднимет — и крутятся у него шины вхолостую. А сам тем временем храпака задает.
Мокро от пота лицо Апушкина, пересохли губы, он нет-нет облизывает их.
Кристич настороженно косит на него глаза.
— Размяк ты, Иван Миронович.
— Еще бы! Жарища-то какая, сущее пекло адово, в сон клонит.
— Давай я на твое место. А впрочем, стоп! — командует Саша, взглянув на часы. — Шины пора замерить.
— Может, до гаража дотянем, — предлагает Апушкин. Не хочется ему заниматься этим нудным делом в дороге, тем более что до гаража минут сорок езды.
— Точность, Иван Миронович, не всегда ноша легкая. В ущерб себе бывает, зато на пользу делу.
Апушкин безропотно подчиняется и выискивает глазами место на обочине, где удобнее стать.
Вышли из машины — два субъекта рядом тотчас объявились — тоже грузовую остановили, скребнув по асфальту и оставив длинный, пахнущий горелым след. С завистью смотрят на новенькие покрышки — у самих до самого каркаса стерлись.
— Махнем? — предложил один из них, скуластый, плутоглазый, подозрительного вида.
— Как это? — не понял Апушкин.
— Мы — ваши, вы — наши. Ну! — Мужчина выразительно потер большой и указательный пальцы, намекая на деньги, и добавил в расчете на безотказную приманку: — Плюс ящик столичной.
Апушкин не без интереса вступил в игру.
— Не хвата…
Мужчина погладил ладонью шею, притворно вздохнул.
— Два ящика!
— Вот тут у тебя не хвата! — Апушкин постучал пальцем по лбу и презрительно плюнул. — Валяйте!
Незадачливые дельцы понуро пошли к своей колымаге, а Иван Миронович, примостившись в тени возле машины, в охотку закурил.
ГЛАВА 14
Каждые десять секунд — автопокрышка, каждый час — триста шестьдесят, каждые сутки — восемь тысяч шестьсот сорок, а за год набирается число ошеломляющее — два с половиной миллиона штук.
Последние годы Госплан не увеличивает количество покрышек сибирскому заводу, милостиво оставляет те же два с половиной миллиона. Те же, да не те. Покрышки завод выпускает разные, однако количество маленьких все уменьшается, а ассортимент гигантов растет. В штуках — цифра неизменная, в тоннах, в затратах труда — разница колоссальная. Заводчане знают это лучше, чем кто-либо, и выкручиваются по-своему: исподволь наращивают мощности, но не шумят о них, не выявляют до конца года. Тем не менее перехитрить Госплан ни разу не удалось. Он систематически закручивает гайки и ставит задачи на первый взгляд невыполнимые. Тогда в Москву снаряжается «спасательная экспедиция» — едут плановики во главе с директором завода. Случается, Госплан сдается, но чаще всего — нет. Представители завода возвращаются назад пришибленные и злые.
Всякая злость, как известно, порождается бессилием, но она же и рождает силы. Начинаются форсированные поиски способов, которые обеспечили бы план. Все поднимается на ноги, все подчиняется этой цели.