— Позвольте узнать, что заставило вас приехать на завод? — с придирчивой интонацией поинтересовался Брянцев.
Правду Чалышевой говорить не хотелось, лгать было бессмысленно — все равно дознается. Умолчав о том, что послал ее на завод Самойлов посмотреть все своими глазами, она сказала, что намерена ознакомиться с практикой применения антистарителя ИРИС-1 и методикой его испытаний. Прошлый раз, когда заводские работники приезжали в институт, она так была предубеждена против чересчур смелых новаций, что не сочла нужным выслушать их. Теперь же, тщательно проанализировав все, решила беспристрастно разобраться в причине такой противоречивости выводов ученых и практиков. А вдруг и впрямь ученые не правы.
Брянцев был приятно удивлен: непримиримая, твердокаменная, не принимающая компромиссов Чалышева вдруг повернулась другой, незнакомой ему стороной. И он, быстро откликавшийся на добрые порывы, неожиданно для себя, а больше для Чалышевой, заговорил доверительно:
— Ксения Федотовна, ну объясните, почему все ученые засели в институтах? Они очень нужны на заводах, на нашем тоже. Ведь у нас необъятное поле для научной деятельности. Огромное количество проблем, требующих творческого решения, и гарантированное внедрение стоящих идей. Мы предоставили бы им все — от любви до квартир.
— Это может произойти в том случае, если научные работники на заводах будут уравнены с институтскими.
— В чем, простите?
— И материально, и в отношении возможностей роста.
В кабинете с довольным видом победителя появился инженер Лапин, специалист по рецептуре резины, человек небольшого роста, неопределенного возраста, в очках. Чалышева сталкивалась с ним. Он отличался петушиным характером, любил задираться и не раз выступал на совещаниях, порой не без успеха опрокидывая ставшие чуть ли не каноническими представления. Любое свое выступление он начинал с цитаты из Эйнштейна, которую приводил наизусть: «Лейтмотивом в трудах Галилея мне представляется его страстная борьба против любых догм, опирающихся на авторитет. Только опыт и тщательное рассуждение он считал критерием истины».
За злоупотребление этой цитатой Лапина прозвали «Галилеем». В НИИРИКе — с издевкой, на заводе — снисходительно.
— Эврика! Получилось! — торжественно выкрикнул Лапин, подняв большой палец.
Брянцев не помнил, что должно получиться у Лапина, — в голове у того постоянно роились мысли насчет того, как улучшить состав резины.
Невероятно сложна рецептура резины. Более чем восемьюдесятью химическими веществами оперируют резинщики, что в различных сочетаниях дает тысячи всевозможных составов. Недаром один из немецких ученых бросил фразу, которая стала крылатой: «Бог все знает, но и он не знает, из чего делают резину и… колбасу». Не только простому смертному, но и опытному технологу не запомнить и десятой доли рецептов. И когда не хватало какой-либо из составляющих, без Лапина не обходилось. К нему звонили днем и ночью с конкретными, требующими незамедлительного и точного ответа вопросами, спрашивали, что чем заменить и в каких пропорциях, чтобы не ухудшилось качество резины каркасной, брекерной или протекторной, и Лапин решал такие задачи мгновенно, с быстротой вычислительной машины. Помимо обязательных оперативных задач решал еще множество других, которые ставил перед собою сам.
— Что получилось? — сдержанно спросил Брянцев.
— Новый ускоритель вулканизации. Дешевый, простой и очень активный. Вот полюбуйтесь на кривую, посмотрите, как выросло плато вулканизации.
Лапин расстелил перед Брянцевым диаграмму.
Посмотрела на диаграмму и Чалышева. Посмотрела и позавидовала. Родилось изобретение, да какое! Появись оно в стенах института — эко шуму было бы! Скрупулезные теоретические исследования процесса так и сяк, подготовка диссертации, патентование… Лапин, конечно, не сможет теоретически обосновать свое изобретение, да и когда ему этим заниматься. Завтра отдаст цеховикам и начнет работать над чем-нибудь другим. Потом об авторе забудут, и на том все для него кончится.
У нее заныла душа. Все-таки плохо, что их институт мало связан с производством. Вот таким изобретением следовало бы немедленно заинтересоваться, проверить, а затем и распространить на других заводах. Но кому интересоваться, если каждый занят своей проблемой, подчас плохонькой, но своей, если каждому хочется сказать свое слово в науке, хоть маленькое, но свое. А изобретение истинное. Тема, правда, не ее, но ее долг обратить на него внимание института. Впрочем, там и без нее узнают — заводские лаборатории неизменно сообщают в институт о своих значительных работах. Только судьба их плачевна. Кто-то когда-то посмотрит и на том успокоится, а скорее всего, даже не посмотрит, сунет в шкаф на вечные времена.