— Если кривая соответствует действительности, а сие, я уверен, так, — обрадовался Брянцев, — какие возможности откроются, особенно на крупных шинах! Молодцы! Кто этим занимался?
Лапин назвал фамилии рабочих-исследователей. В их числе был и Каёла.
— Каёла? — не скрыл удивления Брянцев. — Да он только несколько дней как внес предложение совсем другого порядка. По части механики.
Лапин многозначительно повел бровью.
— Это закономерное явление, Алексей Алексеевич. Сначала появляются идейки простые, потом, смотришь, и усложняются.
В кабинет, как всегда стремительно, точно за ним гнался кто-то, вошел Целин. Увидев Чалышеву, мирно сидевшую у стола Брянцева, ошалело проморгался и застыл как вкопанный. Взглядом предупредив возможный выпад с его стороны, Брянцев поспешно заговорил:
— Илья Михайлович, познакомьте… — К стыду своему он не смог вспомнить имя и отчество Чалышевой, — коллегу со своими материалами. И пожалуйста — ничего не тая.
Предупреждение Брянцева не было излишним. Целин отличался чрезмерной подозрительностью, и не зря, — на то у него были веские основания. К изобретениям нередко примазываются, причем зачастую случайные, но пробивные лица, даже без зазрения совести крадут, и это научило его предельной осторожности. Секрета ИРИСа-1 пока что ни одна душа не знала, хотя заявку в Комитет по делам изобретений и открытий Целин подал своевременно. Авторов было двое — он и инженер нефтеперегонного завода. Хотели привлечь в соавторы и Брянцева, который дал немало дельных советов и стал душой этой поисковой работы, но тот из заявки себя вычеркнул, мотивировав свой поступок тем, что предложение без сопротивления не пройдет, придется проталкивать, а он, как соавтор, будет стеснен в действиях — наверняка упрекнут в личной заинтересованности.
— Ох, сколько руководителей примазывается без зазрения совести. А вы, который… — не удержался от гневной реплики Целин.
Позже он убедился, насколько прав был Брянцев. Теперь он неуязвим. Он просто директор, который верит в пользу изобретения и добивается его признания.
С нефтеперегонным заводом у Целина большой контакт. К сожалению, только с нефтеперегонным. С другими содружество не получается. Посылая антистаритель на разные шинные заводы с просьбой опробовать и опасаясь все тех же перехватчиков, Целин не сообщал химического состава, и потому охотников экспериментировать с неведомым веществом не находилось. Больше того: чрезмерная осторожность вызывала к изобретателям недоброжелательное отношение. Прямо об этом не говорили и не писали, но препарат нигде не опробовали. Секретничаете, мол, и черт с вами — кота в мешке покупать не собираемся.
Естественно, Брянцев из-за своей занятости вникнуть во все тонкости взаимоотношений Целина с другими заводами не мог и понять, почему их предложение не поддерживается, тоже не мог. А на ярославцев даже злился. За их шины со съемным протектором он воевал, как за свое, заводское новшество, уделял этим довольно трудоемким шинам столько внимания, будто они были его детищем, а ярославцы отмахнулись от ИРИСа-1.
К Чалышевой тем более Целин отнесся с максимальной подозрительностью. Столько лет была она его злым гением, мешала поискам, снимала где только могла его тему, писала уничтожающие письма, и что же? Принять ее с распростертыми объятиями? «Что ей нужно, какими материалами хочет она запастись, чтобы дискредитировать антистаритель окончательно?» — назойливо сверлила его мысль.
Целин не огрызался, не дерзил, вел себя весьма сдержанно, но Чалышева чувствовала, что общение с нею ему в тягость. Он даже не сопровождал ее в столовую, когда приходило обеденное время. Напомнит, что пора подкрепиться, — и улизнет. Чалышева понимала, что на другое отношение к себе рассчитывать не может, и не обижалась, тем более что Целин все ее просьбы выполнял беспрекословно. Многочисленные материалы стендовых, ускоренных дорожных и эксплуатационных испытаний Чалышева штудировала, как прилежная ученица и, как ученица, старательно заносила столбики в общую тетрадь.
С особым рвением обследовала она образцы резины и шины, подвергавшиеся светопогодному старению на крыше, изучала «фисгармонию» — раму с растянутыми образцами резины, которую не удостоила даже взглядом в Москве, тщательно рассматривала на них каждую трещину. И невооруженным глазом, и в лупу, и даже ногтем ковыряла. Не ограничившись этим, попросила сфотографировать образцы и передать ей рецептуру резин. Целин поворчал, поворчал и уступил.