— То есть, ты советуешь мне помалкивать.
— Au contraire[5]. Мне бы и в голову не пришло советовать тебе что-либо. Я всего лишь гадаю.
— И о чем же ты гадаешь, Филип? — она скрестила на груди руки.
— Я гадаю, Люсия, вправду ли речь у нас идет о том, о чем она, как ты полагаешь, идет. И не идет ли она, в действительности, о чем-то другом.
— Например? О чем еще она может идти?
— Этого я не знаю. Например, о том, что у тебя был в детстве песик по кличке Сэмюэл. Или о том, например, что ты ощущаешь внутреннюю связь с этим чудовищем, — извини, с этим мужчиной, — поскольку читала те же книги, что и он.
Люсия разняла руки, уронила ладони на колени, снова сунула под мышки.
— Смешно. Я делаю это — думаю об этом, — потому что у меня такая работа, вот и все. Это моя работа.
— Твоя работа состоит, строго говоря, в том, чтобы выполнять указания начальства.
— Ты же так не думаешь. И я это знаю.
Филип пожал плечами:
— Возможно. Но я думаю, что это дело тебе следует закрыть.
Люсия снова поднялась из кресла.
— Скорее всего, я так и поступлю. Мне еще нужно подумать, но — скорее всего. Спасибо. За вино и за совет. Я пойду.
Провожая ее к двери, Филип спросил о Дэвиде. Долго же он с этим тянул, подумала Люсия.
— У него все хорошо, — сказала она. — Я так думаю. Собственно, даже уверена.
Филип поцокал языком, обнял Люсию рукой за плечи:
— Наверняка же есть кто-то еще. Скажи мне, что есть кто-то еще.
— А почему он должен быть?
— Потому что ты слишком молода для одиночества.
— Молодой я была, пока мне не стукнуло тридцать.
— В таком случае, ты слишком стара для одиночества.
— Это ты стар. И одинок.
— Как ты смеешь. Мне еще и шестидесяти нет. Кроме того, я молод душой. А одиноким становлюсь лишь по собственному почину.
Люсия остановилась, поцеловала его в щеку.
— Стыдно, Филип. Развращаешь молодых людей.
— Они адвокаты, дорогая. Барристеры. И, как ты изволила очаровательно намекнуть, им все равно уготован ад.
До больницы Люсия добралась уже в поздние часы дня, но все-таки раньше, чем собиралась. Она спустилась на станцию подземки «Тернем-Грин», пересекла Лондон, села в свою, стоявшую у ее дома машину, доехала до школы и, затормозив у тротуара, по меньшей мере час просидела в машине. А, возвращаясь назад, остановилась на Боу-роуд у «Макдоналдса» и получила из окошка для водителей жареную картошку и молочный коктейль. Она собиралась съесть картошку на парковке около своего дома, но не смогла. Позже, уже катя к больнице, она вдруг поняла, что вся машина пропахла дешевым жиром, запах этот нагонял тошноту пополам с голодом. Она пожевала немного резинки — мягкой, безвкусной, согревшейся в кармане, — и желудок взмолился, чтобы ему дали, наконец, хоть какой-то еды.
Подходя к палате Эллиота, Люсия пожалела, что отвергла предложение Филипа остаться на ленч. Воображение рисовало ей лосося, салаты, что-нибудь этакое, с клубникой, на десерт. Они могли быи сейчас еще сидеть на террасе — тремя бутылками вина на свете стало бы меньше, а горячечный городской закат окрашивал бы их воспоминания в сентиментальные тона. Однако в какой-то миг Филип снова спросил бы о Дэвиде, а Люсии не хотелось думать о том, от чего она еще не отошла так далеко, чтобы просто думать о нем — и все. Вопросы Филипа и вино обратили бы ее ностальгию по прошлому в меланхолию и, осознав это, она порадовалась тому, что у Филипа не осталась. А вот выпить шоколадный молочный коктейль ей все-таки следовало, да может и картошки немного съесть.
Армированное стекло ведущей в палату двери холодило щеку Люсии. Она различала постель и на ней Эллиота, он сидел распрямившись, но склонив голову. Рядом с ним сидела женщина, глядевшая, как и он, на свои руки. Женщина была похожа на Эллиота. Нет, не совсем так. Волосы ее были того же цвета, что у Эллиота. Они, да еще одинаковость поз и делали их похожими. Быть может, мать и сын молились. Возможно, подумала Люсия, именно этим они и занимаются.
Надо войти, сказала она себе, но осталась стоять, вглядываясь в мальчика. В его губы, сомкнутые так же непреклонно, как при прежних ее визитах сюда. Так, словно доктора, накладывая швы на рану мальчика, заодно зашили ему и рот.
Женщина что-то говорит, поняла вдруг Люсия, она различила голос, но не слова. Потом в поле зрения Люсии появился, заслонив койку, кто-то еще — плечи, затылок — и она отпрянула от стекла, не желая, чтобы ее заметили. И все-таки, надо войти.