Элинор не верилось в услышанное, ей казалось немыслимым, что Уиллоби способен предложить, а Марианна — согласиться без спросу явиться к миссис Смит, с которой Марианна не была знакома и которая в то время находилась дома. Сразу же после обеда она расспросила сестру и с удивлением узнала, что все сказанное миссис Дженнингс — чистая правда. Марианна даже рассердилась из-за того, что Элинор могла в этом усомниться.
— Почему ты считаешь, что мы не могли туда съездить и осмотреть дом? Разве ты сама не говорила, и даже не один раз, как хочешь на него взглянуть?
— Конечно, но я ни за что не отправилась бы туда в компании одного лишь мистера Уиллоби и его французского орангутанга, к тому же когда миссис Смит дома!
— Но мистер Уиллоби — единственный, кто может показать тот дом. Я никогда еще не проводила такого приятного утра.
— Боюсь, — ответила Элинор, — что приятные затеи не всегда приличны.
— Напротив, и вот тебе самое верное тому доказательство! Если бы мой поступок и в самом деле нарушил приличия, я бы понимала это с самого начала, ведь мы всегда осознаем, когда поступаем дурно, и в этом случае я уж точно не получила бы никакого удовольствия!
— Но, милая моя Марианна, неужели даже сейчас, выслушав в свой адрес чудовищно беспардонные намеки, ты не сомневаешься в собственном благоразумии?
— Если судить по беспардонным намекам миссис Дженнингс, то все мы только и делаем, что нарушаем приличия. Я не чувствую, чтобы в моем визите в усадьбу миссис Смит было что-то дурное. Когда-нибудь все это достанется Уиллоби, и значит…
— Даже если когда-нибудь дом достался бы тебе, это еще не оправдание твоему поступку.
После этого намека Марианна покраснела, и, десять минут подумав, снова подошла к сестре и примирительным тоном сказала:
— Возможно, ты и права, Элинор, и с моей стороны было неразумно отправиться на Алленгем и осматривать там дом; но мистер Уиллоби так мечтал мне его показать, и, поверь мне, он просто чудесен. Я видела его отнюдь не во всей красе, мебель до того запущена, что хуже, пожалуй, только мох, которым поросли ступени парадного крыльца, но если все там обновить и обставить — по словам Уиллоби, потребуется всего тысяча-другая фунтов, — то может получиться один из лучших фортов английского побережья!
Глава 14
Внезапное и необъяснимое отплытие полковника Брендона на два-три дня увлекло миссис Дженнингс, да так, что только о нем она и рассуждала. Строить догадки она умела очень искусно, как и любой человек, более всего на свете заинтересованный в частной жизни своих знакомых. Не давая себе отдыха, она гадала, что могло стать тому причиной; не сомневаясь, что весть была дурная, она перебрала все возможные беды, какие только могли его постигнуть, и даже изображала в лицах самые любимые свои догадки, а именно «его дедушку похитили пираты» и «его лучшая карета случайно свалилась в яму со смолой».
— Как бы то ни было, — заключала она, — нет никаких сомнений, что причина его отъезда весьма и весьма печальная. Я все поняла по его лицу.
Все собравшиеся принялись обсуждать, как можно понять по лицу полковника хоть что-то, за исключением, конечно, того, что морских ведьм раздражать не стоит. Однако затем согласились, что многое бы отдали, чтобы узнать правду.
Конец догадкам положила леди Мидлтон, категорически заявившая:
— Что ж, желаю ему от всего сердца, чтобы его беды поскорее остались в прошлом, и хорошую жену в придачу. Однако, — тут она бросила многозначительный взгляд на мужа, — не такую жену, которую увозят с родины в огромном холщовом мешке.
Сэр Джон, услышав этот мягкий упрек, только хмыкнул в бороду.
Элинор, хотя и беспокоилась из-за внезапного отъезда полковника Брендона, не могла заставить себя гадать о его возможных причинах; куда более ее занимало необъяснимое молчание Марианны и Уиллоби касательно их помолвки. С каждым днем молчание это становилось все более удивительным и все менее согласовывалось с открытой натурой обоих. Элинор не понимала, что мешало им признаться хотя бы ей и матери в том, о чем их поступки свидетельствовали вернее всяких слов.
Она прекрасно понимала, почему со свадьбой, возможно, придется повременить, ведь хотя Уиллоби и имел собственный доход, особых причин считать его богатым не было. Поместье, по оценкам сэра Джона, приносило ему шестьсот — семьсот фунтов в год, но жил он на куда более широкую ногу — чего стоило одно только содержание своры кладоищеек или уход за аквариумами с экзотической морской живностью. Уиллоби жил в постоянном предвкушении того, что однажды найдет сокровище, которое обеспечит его на всю оставшуюся жизнь, а пока то и дело жаловался на стесненные обстоятельства.