Блэк назвал своего огнепоклонника синантропом, то есть китайским человеком, но антропологически его подопечный был, по сути дела, дальневосточным вариантом самого заурядного эректуса, только чуть более прогрессивным. Как и следовало ожидать, полмиллиона лет не прошли даром, и китайский человек оказался ощутимо башковитее своего яванского собрата: объем мозга синантропа колебался в пределах 900–1200 см3. Блэк работал как проклятый, просеивая тысячи кубометров песка. После его смерти раскопки возглавил немецкий антрополог Франц Вайденрайх (1873–1948). К 1937 году в пещерах Чжоукоудянь нашли фрагменты скелетов 45 синантропов, хотя от некоторых, кроме одного-единственного зуба, ничего не сохранилось. Современная антропологическая систематика не усматривает принципиальных различий между питекантропами и синантропами, полагая их двумя видами одного рода или даже двумя подвидами одного широко расселившегося вида.
Homo erectus и Homo pekinensis (а именно так в наши дни принято именовать прямоходящего человека Дюбуа и китайского гоминида Блэка) стали хронологически первыми представителями обширного племени архантропов — древнейших людей.
В 30-х годах прошлого столетия антрополог Ральф фон Кёнигсвальд отыскал на острове Ява останки еще трех питекантропов, а затем открытия хлынули как из рога изобилия. Кости прямоходящего человека стали находить не только в Азии, но и в Африке и даже в Европе (так называемый гейдельбергский человек, заселивший территорию современной Германии примерно полмиллиона лет назад). Совсем недавно в Восточной Англии были обнаружены еще более древние останки ископаемых эректусов, возраст которых оценивается приблизительно в 700 тысяч лет.
К середине прошлого века картина становления рода человеческого представлялась почти законченной, и подавляющее большинство специалистов пребывало в уверенности, что отдельные неувязки, нарушающие сию идиллию, будут вскорости устранены посредством необременительной ретуши. Путь из обезьян в люди выглядел прямолинейным и удручающе логичным: питекантроп — неандерталец — кроманьонец (это уже человек современного типа). Но тут как на грех косяком пошли африканские находки.
Вернемся немного назад, в середину позапрошлого столетия, когда об ископаемых предках человека никто еще и слыхом не слыхивал. Поговаривали, правда, что в долине Неандерталь некий школьный учитель будто бы обнаружил загадочные кости, но авторитетнейший Рудольф Вирхов поднял любителя древностей на смех: никакой это, дескать, не предок, а современный патологический тип. Вскоре вышли фундаментальные труды Чарлза Дарвина «Происхождение видов» (1859) и «Происхождение человека и половой отбор» (1871). Идеи, содержащиеся в этих книгах, произвели эффект разорвавшейся бомбы. И если мысль об изменчивости видов сравнительно быстро и безболезненно была принята большинством ученых, то вот конкретную механику этого дела — теорию естественного отбора — встретили откровенно в штыки. Еще большее возмущение вызвал дарвиновский постулат о том, что человек и ныне живущие человекообразные обезьяны имеют общего предка. А ведь Дарвин не только убедительно обосновал близкое родство людей и высших приматов, но и прозорливо указал на Восточную Африку как прародину человечества, хотя в его распоряжении не имелось ни единой археологической находки.
К сожалению, сегодня стало хорошим тоном снисходительно похлопывать Дарвина по плечу и походя уличать его во множестве грехов — истинных и мнимых. Впрочем, в свое время мы уже достаточно об этом писали и повторяться не будем. Отметим только, что дарвинизм — это единственная крупная научная теория, благополучно пережившая XIX век. И еще одно немаловажное замечание: чтобы публично выступить 150 лет назад со столь революционными идеями, нужно было обладать, помимо всего прочего, еще и немалым мужеством — как гражданским, так и научным. Дарвин прекрасно видел слабые места своей теории, но не убоялся неизбежной критики и хотя бы уже поэтому заслуживает уважения. А ведь отстаивать тезис интимного родства высших приматов и человека при тогдашнем состоянии палеонтологической летописи и полнейшей неразвитости специальных разделов биологии было самым настоящим подвигом. Натан Эйдельман в интересной книге «Ищу предка» написал об этом очень хорошо: «Я готов биться об заклад с любым (кроме изучавших этот вопрос специально), что если б довелось ему поспорить даже с такими старыми "противниками обезьяны", как, скажем, Карл Линней, Жорж Кювье, или даже с кем-нибудь помельче, вроде Агассица или ученого-герцога Аргайля, то был бы мой уважаемый современник нещадно побит упомянутыми учеными мужами».
И далее Эйдельман воссоздает ход этого гипотетического диспута, напоминая: вы не имеете права прибегать к аргументам, которые были попросту неизвестны в середине позапрошлого века. Скажем, о рудиментах и атавизмах вы говорить можете, а вот о синантропе, яванском человеке или гейдельбергской челюсти — извините, нет, поскольку эти предметы еще не выкопаны из земли. Я не стану приводить обширных цитат, а коротко перескажу суть. Поверьте, это весьма поучительный диалог.
Итак, набрав в грудь побольше воздуху, вы провозглашаете, что человек произошел от обезьяны. Вас, разумеется, просят обосновать столь ответственную теорему. Вы напрягаете память и говорите о большом сходстве в строении скелета, зубов, внутренних органов, о менструальном цикле высших приматов и близости эмбрионов, но вот о крови по условиям игры вынуждены молчать, так как группы крови будут открыты Ландштейнером только в 1900 году. Равным образом вы не имеете права щеголять такими терминами, как хромосомы, гены и молекула ДНК. Вы обязательно напомните оппоненту, что обезьяны умеют смеяться, стыдиться и обманывать, но умолчите об интереснейших опытах с приматами Келлера, Ладыгиной-Коте, Гарднеров и Примака.
Вас вежливо поблагодарят за исчерпывающий перечень общих для обезьян и человека признаков и ядовито заметят при этом, что вы не первый обратили внимание на поразительное сходство двуногих и, так сказать, четвероруких. Давным-давно известно, что нет на свете твари, более похожей на человека, чем обезьяна. «Ну, вот видите, — обрадованно говорите вы, — вы и сами согласны». — «С чем согласен?» — недоумевает ваш оппонент. «Если человек и обезьяна так похожи, это свидетельствует о единстве происхождения, о наличии общего предка, каковым должны быть, по всей видимости, древние человекообразные обезьяны».
И вот тут вас откровенно разделывают под орех. Сначала ваш оппонент извинится перед уважаемой аудиторией за то, что не будет прибегать к таким аргументам, как существование Бога, непреложность Священного Писания, отвратительность самой мысли о том, что венец творения происходит от вонючих безобразных кривляк, и прочая, и прочая, и прочая. Он берется тут же, не сходя с места, предложить поклоннику обезьяны (кивок в вашу сторону) несколько ничуть не менее убедительных теорий, замечательно объясняющих сходство людей и приматов.
1 Когда создавались виды (и человек в том числе), то у Бога (или природы — это как вам будет угодно) мог возникнуть сходный план, дающий в одном благоприятном случае человека, а в другом — обезьяну. Таким образом, эти два существа развивались совершенно независимо друг от друга и не имеют между собой ровным счетом ничего общего.
2 Человек и обезьяна вообще одно и то же, и толочь воду в ступе, выясняя, кто от кого произошел, — занятие бесперспективное. Именно так полагал знаменитый Дени Дидро, который, как вам хорошо известно, ни в Бога, ни в сотворение не верил. Просто однажды на Земле возникло существо, одно племя которого обитало на деревьях (обезьяны), а другое — в джунглях (дикари). Примерно так же рассуждал и великий Линней: поместив всех нас в категорию Homo sapiens (человек разумный), он отвел специальную рубрику и для обезьян — Homo troglodytes (человек дикий).
3 Если уж вы кровь из носу желаете от кого-нибудь происходить, то почему непременно от обезьяны? С точно таким же успехом и обезьяна могла произойти от человека. Представьте на минуту, что какое-то человеческое племя оказалось в неблагоприятных условиях, одичало, деградировало умственно, но зато развилось физически. Такая последовательность событий представляется даже более вероятной, ибо обезьяна по многим параметрам существо куда более совершенное, чем человек. А где это видано, чтобы ловкое и сильное животное превращалось в сравнительно слабое и неуклюжее?
4 Если даже принять схему «от обезьяны к человеку», то все равно остается неразрешимый вопрос: как обезьяна, пусть ловкая, хитрая, сообразительная, сумела перемахнуть пропасть, разделяющую приматов и человека разумного? Ведь она была всего-навсего обезьяной — животным, лишенным разума и не владеющим орудиями труда. Будь она человеком, то сообразила бы, как прыгнуть половчее, но как раз человеком она тогда еще не была — вот в чем загвоздка. Почему, в конце концов, не очеловечиваются современные шимпанзе и гориллы?