В диспетчерской комнате, в которой работала Анна, был идеальный порядок. Тут находились лишь крайне необходимые для связи и контроля приборы и предметы. Ничто не должно было отвлекать внимания диспетчера от его главной обязанности — командовать движением поездов.
На столе перед Анной лежал диспетчерский график, покрытый тонкой сеткой вертикальных и горизонтальных линий, по которым она с помощью диспетчерского лекала цветными карандашами наносила пройденный путь поездов своего участка. Прямо перед ней на длинной складной подставке висел микрофон, слева — продолговатый черный ящичек с названиями станций и маленькими ручками-ключами селекторного аппарата для вызова станций. В складках материи, драпирующей стены диспетчерской, потрескивал репродуктор. На стене висели большие электрические часы, пониже — расписание движения поездов.
Повернув селекторный ключ, Анна вызвала Песочную.
— Как двенадцать сорок два? — спросила она в микрофон.
— Прибыл по расписанию, — отозвался из репродуктора голос дежурного по станции Песочная.
— У него набор воды в Городище, а за ним следом Доронин идет с тремя с половиной тысячами. Не задержит он Доронина? — спросила Анна.
— Рощин — хороший машинист, не задержит, товарищ диспетчер.
«Что же делать? — напряженно думала Анна. — Отец в самом деле хороший машинист. Зачем же ломать его график и задерживать на промежуточной станции дольше положенного времени? У него ведь тоже около трех тысяч тонн, и он не мешает пока Сергею, идущему следом. Да, но он впервые ведет такой тяжелый состав… Что будет, если он все-таки не выдержит скорости и Сергей с тремя с половиной тысячами нагонит его в пути?»
Анна нажала ногой педаль под столом и снова включила в сеть свой микрофон.
— Вызовите Рощина, — приказала она дежурному по станции Песочная, на которой у Петра Петровича была стоянка.
— Понял вас, — ответил дежурный.
Спустя несколько минут из репродуктора послышался голос:
— Машинист Рощин у селектора.
Анне хотелось бы сказать ему просто: «Папа, постарайся не подвести Сергея», и еще что-нибудь теплое, ободряющее. Но вместо этого пришлось спросить официально:
— Вы знаете, Петр Петрович, что следом за вами идет Доронин с тяжеловесным?
— Знаю, товарищ диспетчер. Не подведу Доронина.
— Но у вас набор воды в Городище.
— Воды хватит. Обойдусь без набора.
«Молодец папа!» — радостно подумала Анна и сказала в микрофон:
— Пропущу вас через Городище с хода. Помните только, Петр Петрович, что следом за вами идет Доронин с тремя с половиной тысячами.
Анна снова щелкнула селекторным ключом:
— Городище!
— Городище слушает.
— Тринадцать тридцать четыре ставьте на обгон. Двенадцать сорок два пропустите с хода.
— Понял вас.
— Доложите, когда проследует.
— Понятно.
Медленно текли минуты. Поезд Рощина по графику только в пятнадцать часов сорок минут должен был проследовать через Городище. За окном гремели зенитки, сотрясая стены здания, но Анна, казалось, не слышала ничего. Ее беспокоили отец, впервые взявший тяжеловесный состав, да Сергей Доронин с его тремя с половиной тысячами тонн важного для фронта груза. Сам командарм уже не раз справлялся о нем у начальника станции, и Анна знала об этом. А Сергей мог прийти во-время только в том случае, если отец не задержит его. И Анна теперь напряженно следила за временем, когда поезд отца должен был проследовать через Городище.
Трижды тяжело грохнуло что-то неподалеку от станции. С потолка на голову Анны посыпалась известка.
«Бомбят, наверное», — подумала Анна. Но в это время раздался голос из репродуктора, она уже ничего не слышала, кроме него.
— Диспетчер!
— Я диспетчер.
— У селектора Городище. Двенадцать сорок два прошел тридцать пять.
«Наконец-то!» — облегченно вздохнула Анна, взглянув на часы. Стрелки их были на пятнадцати часах тридцати пяти минутах, но дежурный по станции Городище доложил Анне только минуты, так как в диспетчерской службе для лаконичности не принято было называть часы.
Выходило, что отец прошел Городище на пять минут раньше времени, предусмотренного графиком, и это обрадовало Анну.
«Молодцом оказался папа! — пронеслась торопливая мысль в голове Анны. — Он, конечно, всегда был хорошим машинистом, но зато уж слишком осторожным. А теперь помолодел словно. Непременно нужно написать Алеше и Лене на фронт о нашем чудесном старике!»
И тут мысли ее снова перешли к Сергею, и она подумала невольно, что это он, наверно, вдохновил отца на трудовой подвиг.
«А ведь это вообще идея, — обрадовалась Рощина, — пускать более слабого машиниста впереди сильного. Папа ведь только хороший машинист, а Сергей отличный, и он, папа, конечно, понимает это. Вот он и выжал все из своего паровоза, чтобы не подвести Сергея. Тут и чувство собственного достоинства заговорило, конечно. Да, это определенно удачная идея!»
Весь день у Анны было хорошее настроение. Она увереннее командовала своим диспетчерским участком, смелее принимала оперативные решения и к концу смены многие опаздывавшие поезда ввела в график.
Разгадка крапленого письма
Капитан Варгин был специалист по расшифровке секретных донесений. Ему и поручил майор Булавин заняться письмом Марии Марковны, написанным рукою Гаевого. Капитан тотчас же тщательно исследовал его, но ему долго не удавалось обнаружить никаких следов шифровки. Лишь после того, как письмо было сфотографировано, снимок его оказался покрытым множеством мелких крапинок, беспорядочно разбросанных по всему полю фотографии. Решив, что крапинки получились на снимке случайно, вследствие недоброкачественной фотопленки или фотобумаги, Варгин повторил опыт, но результат оказался тот же.
«Выходит, что крапинки тут не случайные», — решил Варгин и принялся размышлять, что бы они могли означать.
Было несомненно, что Гаевой нанес их на текст каким-то составом, воспринимаемым только фотопленкой, и они скрывали, видимо, второй, тайный смысл письма.
Сначала Варгин пытался обнаружить в расположении подозрительных крапинок какую-нибудь систему, но после нескольких часов напряженной работы вынужден был отказаться от подобной попытки. Расположение крапинок на письме по-прежнему казалось капитану совершенно хаотическим, хотя не было сомнений в том, что именно в них заключался ключ к шифру письма.
Был уже поздний вечер, когда майор вызвал Варгина к себе.
— Ну как, Виктор Ильич, поддается разгадке шифрограмма Гаевого?
— Не поддается, товарищ майор, — ответил Варгин, нервно теребя в руках фотографии и листки исчерченной непонятными знаками бумаги. — Никак не могу нащупать систему в этом сумбуре загадочных крапинок.
Варгин был умный, серьезный офицер и прекрасно разбирался во всех тонкостях искусства дешифровки, но бывали моменты, когда ему, переутомленному напряженной работой, начинало вдруг казаться, что он зашел в тупик, и тогда инициатива покидала его, и он прекращал поиски.
Майор знал этот недостаток Варгина и всегда старался чем-нибудь ободрить его.
— Дайте-ка мне посмотреть эти таинственные крапинки, — попросил майор, протягивая руку за снимками письма. — Быть не может, чтобы тут так уж все было неприступно.
— Я перепробовал все, — пожал плечами капитан. — Сначала пытался читать буквы письма, на которых были крапинки, справа налево, потом слева направо, затем через букву и через строчку и вообще самыми невероятными способами, однако у меня все еще нет ни малейшей зацепки, ни малейшей ниточки, по которой удалось бы распутать весь клубок.
Капитан замолчал, ожидая, что скажет Булавин.