— …товсь! — послышался голос Гладыша.
Разведчики поднялись, проверили крепления грузовых мешков, автоматов, боеприпасов. Раздался гудок клаксона, потом второй. После третьего сбросили грузовые парашюты, затем выбросились сами.
Шохин спрыгнул, как и на тренировках, правым плечом вперед и ощутил удар. Следующие несколько секунд он ничего не чувствовал, даже рывка от раскрывшегося парашюта. Очнулся, когда висел в воздухе, и с удовлетворением заметил — нигде не давит, в лямках парашюта, словно в кресле… Показалось, что висит в воздухе неподвижно, стало даже, немного страшно… Но, посмотрев вниз и увидев, как быстро приближается земля, понял: он опускается. До боли сжал в коленках ноги, вытянул ступни параллельно земле… Все же удар о землю опрокинул его. Шохин вскочил, резко подтянул нижние стропы. В безветренном воздухе парашют упал серой бесформенной массой.
Родная земля! Как здесь все знакомо и близко. Вот дорога в Заречное, чуть подальше лозняки до самой Десны; в ту сторону луг, за ним дубовая роща… Защемило сердце у Петра — чувство горькой обиды охватило его: он даже не может сейчас переправиться на тот берег, к родной хате…
Отстегнув лямки, Шохин стал складывать парашют. Вскоре подошли товарищи.
— Украина! — прошептал Васыль Подкова. — Как давно я не был на Украине. «Ничь яка мисячна, боже мий мылый; ясно, хоть голки сбирай!» — сказал он негромко, нараспев. — Подумать только, враги здесь грабят, насилуют…
— Хватит! — резко повернулся к нему Шохин.
— Что хватит? — не понял Васыль и с упреком добавил: — Отвык ты, наверное, от Украины. Неужели тебя не волнуют родные места?
Шохин подошел к нему вплотную, сощурил глаза:
— Верно, это мои родные места… Родился я вон там, за речкой, — кивнул он направо. — В Деснянске десятилетку кончил… До ухода в армию жил здесь безвыездно… И все это меня волнует…
— Так что же ты?..
— Врагов бить сюда явился, а не стихи читать, — резко ответил Шохин и зашагал навстречу Гладышу.
Васыля уколола последняя фраза.
— Слушай, Королев, почему он так на меня?
— Стоит ли говорить об этом! — отмахнулся Анатолий, обеспокоенный состоянием своей рации… При спуске он не удержался на ногах, и приемо-передатчик ударился о землю. — Ей-богу, Васыль, даже странно, будто не понимаешь, где находимся.
— Всем искать груз, — распорядился Гладыш. — До рассвета у нас еще час времени.
Но сколько разведчики ни искали в траве, нашли только один мешок. Поиски второго пришлось отложить до следующей ночи.
Гладыш подозвал Шохина:
— Можешь провести нас в самое глухое место, чтобы ни с кем не столкнуться?
— Проведу, товарищ старший лейтенант. От Заречного мы километрах в пяти. На Выдринское болото пойдем, там лесок, хоть и молодой, а места глухие. Да и болото всегда зарастает осокой, лозой.
Восток заалел, зачирикали проснувшиеся птицы. В низинах над ставками[2] повисла легкая дымка утреннего тумана.
Пробирались по нескошенной, росистой, доходившей до пояса траве. Одежда и обувь намокли. Несмотря на теплую, почти душную ночь, каждый чувствовал озноб.
Миновав луг, вошли в дубовую рощу, пересекли опушку и углубились в густой сосновый бор. Решили пока к болоту не ходить, устроить здесь дневку и с наступлением ночи вновь приняться за поиски сброшенного груза.
Глава 3
НАХОДКА ДЕДА ОХРИМА
Давно уже проснулся дед Охрим, но вставать не собирался, лежал на спине, почесывая грудь. По одному ему известным признакам знал — «на зорю» идти еще рано, успеет, даже если поднимется через час.
Не так давно жил он у среднего сына Сергея в Старогородке, а сейчас почти год — бобылем. Была семья — и нет ее: Петро воюет, Оксана с матерью томятся на фашистской каторге, два других сына, Никита и Михайло, в Красной Армии, семьи их в эвакуации… Никого не осталось из родни. И как подумает об этом дед Охрим, — кулаки сами сжимаются. Один на старости лет, умрет, и некому будет глаза закрыть…
Но больше всего волновало старика то, что он оказался вне борьбы с врагом. А ведь он многое знает, у него даже есть одна важная тайна, но к кому идти, кому поведать о ней?
Вначале дед Охрим думал: не осталось в Заречном ни одного порядочного человека, все только «холуи немецкие». Разве мог дед Охрим мириться с тем, что молодые, здоровые парни и «дядьки» не в Красной Армии, не в партизанских отрядах, что у них «и за ухом не свырбыть», хоть и живут бок о бок с врагом. Но скоро до него стали доходить слухи об убийствах старост, полицаев, о поджогах немецких складов, о взрывах автомашин, цистерн с горючим… И дед Охрим повеселел.