— Поднимите руку над вашим ребенком, — крикнул Отто. Он то отходил, то приседал, то забегал в сторону, выбирая наиболее эффектный кадр. Он сам поднял руку Нади и, отступив на пять шагов, хотел уже сфотографировать ее, но рука женщины бессильно опустилась.
— Подними руку, идиотка! — грубо крикнул Отто. — Не опускай! Nicht eine minute lang![12] — Он увлекся, не замечая, что мешает русскую речь с немецкой.
Здесь перед ним была сама жизнь — так не оденешь, не загримируешь. Упустить такой случай непростительно. Но какого черта она медлит? Солнце уходит за горизонт.
— Подыми руку! Schneller![13]
С лезвия ножа Надя перевела взгляд на Свету, потом поглядела на фашиста. Вот перед ней один из тех, кто разрушил ее жизнь, довел до голодной смерти ее девочек! Стоит и лает на нее, как пес. Приказывает замахнуться на Светика!
Блюммер еще что-то сердито прокричал и, подбежав к Наде, ударил ее по лицу.
Собрав последние силы, Надя удержалась на ногах. В затуманенном мозгу появилась мысль: убить, отомстить за все. Где-то совсем рядом прозвучал выстрел. Отто без стона повалился на пыльную дорогу. Надя посмотрела на нож, на Блюммера и тихо опустилась возле Светы…
Солнце спряталось за большую фиолетовую тучу, ярко позолотив верхний ее край. Степь потемнела. Надвигалась душная июльская ночь.
В полузабытьи Надя услышала голоса, но даже не пошевелилась, так и осталась лежать возле мертвой дочери.
На дорогу вышли Шохин, Гладыш и Юрий…
Глава 9
ИВАН ЛУКИЧ УХОДИТ к ПАРТИЗАНАМ
— Я уже начал беспокоиться, — встретил Гладыш Шохина на Выдринском болоте у деревянного шалаша. Серые глаза командира смотрели пытливо и тревожно. — Почему задержался? У Васыля все благополучно? Привез Юрий эту женщину?
— Ночью привез. Целый день они прятались. — Шохин переступил с ноги на ногу. Он чувствовал страшную усталость и был доволен, когда Королев, гремя алюминиевыми мисками, сказал:
— Товарищ старший лейтенант, завтрак остынет.
Пройдя к небольшому очагу, сложенному из камней вблизи шалаша, Королев дружески добавил: — Шохин, я и для тебя приготовил завтрак.
Шохин и Гладыш подошли к Королеву и уселись на связанную из жердей скамью за небольшой столик.
— Не мог снестись с Лукичом, — глядя на Петра, говорил Гладыш. — Очень беспокоюсь: на место явки он не пришел. Что слышно у Васыля?
— Я плохого ничего не слышал. Лукич, по моим сведениям, в Деснянске, ждет Костю, который должен указать, где доставленное оружие. — Шохин придвинул к себе котелок с густым, похожим на кашу супом.
Встав из-за стола, Гладыш свернул самокрутку, несколько раз глубоко затянулся:
— Королев, ты ведь не докончил сообщения о положении на фронтах.
— Под Сталинградом тяжелые бои, товарищ старший лейтенант. — Королев привстал, но Гладыш жестом разрешил сидеть:
— Ешь и рассказывай.
— Когда слушаешь радиопередачи, ясно представляешь, как нашим трудно. Но, несмотря на это, не будут немцы за Волгой! — убежденно проговорил Королев.
— Да, там гитлеровцы натолкнулись на непреодолимую стену, — согласился Гладыш.
— Я вам еще не доложил, — опять приподнялся Королев. — На Западном фронте и Калининском наши перешли в наступление.
— Выдыхаются фашисты! — проговорил Шохин.
Гладыш рассмеялся:
— И здесь нарушили мы их покой, — теперь в тот район, где мы подорвали поезд, не один карательный отряд направят.
Шохин собрал со стола крошки и бросил их порхавшим возле шалаша пташкам:
— А кого ловить-то будут? Кругом голая степь.
— Да, задали мы немцам задачу… Пожалуй, подумают, что боеприпасы по неосторожности взорвались, — отозвался Гладыш.
Королев нахмурился. Его опять не взяли в разведку… Разве он не подрывал мосты, не останавливал автомашины, не уничтожал гитлеровцев? И не новичок, как, например, этот деснянский комсомолец Юрко…
Гладыш заметил его настроение:
— Не хмурься, Королев. Скоро будет и тебе смена. Еще не один раз пойдешь с нами.
— Да я ничего…
— Конечно, ничего, только на лице все прочесть можно, — улыбнулся Гладыш. — А Надя эта рассказывала что-нибудь о себе? Фамилия ее как? — сразу посерьезнев, обратился он к Шохину.
— Ничего не говорила.
— Приодеть ее надо и хорошо кормить. Поговори с Галей.
Хотя Гладыш еще не видел Галю, но по рассказам Шохина отлично представлял ее.
— Не выживет эта Надя… — покачал головой Шохин. — Плоха, уж очень смерть ребенка переживает. Все не может успокоиться.