Конечно же, они не ожидали такого оборота событий. 17 апреля тоже наша авиация наносила бомбовый удар по их обороне на реке Дива. Но то была ночная бомбардировка. А здесь — между Липовкой и Загорцами, можно сказать, среди белого дня, да еще штурмовиками! Немцы не находили от них места на фронте. И вот теперь…
В западне
Мы предчувствовали: не сегодня, так завтра гитлеровцы предпримут атаки на наши позиции. В то же время командование знало, и это не было секретом для рядовых, что все партизанские подразделения оттеснены от своих рубежей, окружены со всех сторон, и фашисты стараются прижать нас к железной дороге Полоцк — Молодечно и там разгромить наголову.
Не зная, как сложится обстановка завтра — 1 мая, Антон Владимирович Сипко посоветовал вечером провести беседы в подразделениях. Я тоже рассказал своим разведчикам об истории зарождения первомайского праздника, напомнил, как в труде и в бою отмечают все революционные праздники советские люди. И, конечно, говорил о ближайших задачах разведки в эти напряженные, полные драматизма блокадные дни. Как никогда, разведчик должен быть теперь начеку, знать, что от его действий зависит жизнь не только партизан, но и многих сотен стариков, женщин и детей, следовавших вместе с нами, которых мы взяли под свою защиту.
С самого утра 1 мая гитлеровцы начали наступление. Нам же нельзя было ввязываться в затяжной бой: патроны и гранаты на исходе. Надеяться на помощь с Большой земли не приходилось, так как партизанский аэродром уже захватил враг.
Поступила команда: отходить. Видимо, руководство бригады согласовало со штабом оперативной группы и маршрут отступления — в лес под деревню Селище. Предстояло идти на Крошино, Лозовку, затем переправиться через реку Ушача. Там, казалось, нас ждет полная безопасность, в крайнем случае не придется вступать в позиционные бои, измотавшие нас окончательно. Но — увы! — так только казалось. Не представляли мы, что ждет нас в этом переходе, в последующие два дня, да и потом.
Для обеспечения отхода сформировали штурмовую группу, в которую вошли все разведчики отрядов, бригадная разведка и лучшие пулеметчики. Нам вручили про запас патроны и гранаты.
Взяли путь на Крошино. За нами двинулись бригада и огромный обоз с населением.
Группа уже подходила к околице, когда из деревни нас неожиданно обстреляли из пулеметов и автоматов. Мы никак не ожидали, что фашисты опередят нас. После минутной растерянности штурмовая группа дружно рванула вперед, смяла небольшой вражеский заслон.
— Да-а, делишки… — озадаченно отозвался Иван Попов, когда мы подходили к Лозовке. — Коль они и тут окажутся, нелегко будет перебраться через Ушачу.
И там оказался заслон. Но мы, получив урок под Крошино, осторожно подобрались к этой деревне, а затем мощным огнем выбили гитлеровцев из Лозовки.
По пути к месту переправы была еще одна деревня — Баньково, это почти в километре от реки. В ней не оказалось вражеского заслона, и мы немного успокоились. Послали посыльного к комбригу, чтобы быстрее подводил людей к реке. Ведь за нами следовала длиннющая колонна гражданского населения. На подводах средь разной домашней утвари примостились старики, дети, больные, за телегами шли привязанные за рога коровы, даже гнали небольшой табунок овец. За обозом следовал наш госпиталь и хозвзвод. Партизанские отряды прикрывали этот растянувшийся необычный обоз.
Местные партизаны подсказали, что лучшего места для переправы через Ушачу, как возле Баньково, не отыскать. Да и видна дорога, обрывавшаяся у широко разлившейся реки.
Как глубоко здесь? Каково дно? Пройдут ли крестьянские телеги? Очень много вопросов волновало штурмовую группу, а ответ надо было «искать» в самой широко разлившейся от вешних вод реке. Мы тут сбросили одежду и — в воду. Сотни холодных игл вонзились в тело каждого. Но надо знать, надо «нащупать» ответы своими ногами.
Глубина до полутора метров, дно — песчаное, в мелких камешках. Значит, и люди пройдут, и телеги проедут. Луг на противоположной стороне тоже песчаный, не заболоченный — не застрянет обоз и после переправы. А там, у далекого горизонта, синеет, маня к себе, спасительный лес.
Главное теперь — только успеть бы переправиться. К реке уже подходила колонна, правда, конца ее не было видно, а тут заговорили пулеметы нашего заслона, поставленного у Лозовки на шоссе, ведущем со стороны Ушачей. Значит, гитлеровцы знают, что мы здесь намерены переходить реку, и пытаются помешать. Да и как не знать, ежели с самого утра нас сопровождает «рама»; хорошо, что хотя не обстреливает.
Подошли первые телеги. Как вкопанные, они остановились у самой реки. И лошади, и люди боялись шагнуть в воду. Снова партизанам пришлось лезть в реку, хватать под уздцы упрямившихся лошадей, тащить за собой. Остальные пошли смелее. Вскоре на берегу образовалась толчея: каждый торопился побыстрее перебраться на ту сторону, а брод-то на одну-две телеги. Получился настоящий затор. Но тут как раз вовремя подоспел комиссар бригады Антон Владимирович Сипко.
— Без паники! — крикнул он. — В первую очередь переправим детей и раненых. — И приказал кому-то из партизан: — Скачи за госпиталем!
А дети, считай, на каждой подводе, и каждая мать старалась переправить своих первыми. Трудно приходилось Сипко. На помощь ему поспешил Леонид Петрович Казаков, комиссар отряда имени В. И. Чапаева. Он стал наводить порядок с противоположной стороны колонны. Правда, в такой ситуации обычное вежливое и сердечное слово комиссара не всегда помогало. Пришлось кое-кого и одернуть. Иначе поступить здесь нельзя было, и наши комиссары действовали, исходя из конкретной обстановки. Многие их знали в лицо, уважали за боевые дела, за постоянную заботу о людях.
Теперь быстрее пошла переправа. Правда, и разведчики по очереди (долго не пробудешь в реке — очень холодная вода!) дежурили на самом броде, хлестали плетями упрямившихся лошадей, подгоняли медлительных, выталкивали телеги из русла на противоположный берег.
Вдруг из-за кустарника вынырнули самолеты и на бреющем полете понеслись к переправе, открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов, сыпанули мелкими бомбами.
Страшное творилось на переправе! Опрокидывались телеги, ржали и метались по лугу лошади, в ужасе кричали женщины и дети, появились убитые и раненые. Запылало Баньково.
А мы не можем открыть огня по самолетам: бережем патроны для наземного, более жестокого врага…
Еще два захода сделали стервятники, и каждый раз шли из-за реки. Били по броду, по длиннющему обозу, метавшемуся по полю и приречному лугу. Пикировщики своими шасси-«костылями», казалось, опрокинут на землю не только все живое, но и повозки с домашней утварью.
Порядок на переправе был нарушен в считанные минуты. Теперь опять пришлось восстанавливать его. И снова Сипко и Казаков принялись командовать у реки, а разведчики бросились в воду. Никто из штурмовой группы не ушел впереди переправившихся, все остались у брода. У нас ведь весь запас патронов, и нужно защищать в первую очередь людей на этом берегу.
А в тылу уже разгоралась перестрелка, значит, враг шел по пятам.
Сипко дал команду окопаться в Баньково, и часть партизан ушла в горящую деревню. Она стояла на взлобке — удобное место дать отпор фашистам, если, подбросив силы, попытаются прорваться к переправе.
Деревня пылала, а мы торопливо рыли траншею. Когда поднимали головы, видели, как пылил большак, ведущий из Ушачей: то подъезжали новые машины к Лозовке.
Я поскакал к Сипко: что делать? Антон Владимирович, показалось, очень уж долго раздумывал, что ответить на мой вопрос.
— А знаешь, берите с Поповым своих разведчиков и скачите на помощь комбригу.
Мы еще захватили с собой десяток верховых партизан, следовавших в колонне к переправе. Прискакали в Лозовку, нашли Сакмаркина, отбили вместе очередную атаку. Комбриг, подбадривая бойцов, под пулями перебегал от одной залегшей группы к другой. Когда же огонь противника поослаб, подошел к нам, начал торопливо расспрашивать, как там, у переправы. А потом сказал: