- Ничего не понимаю, где люди? - Сам у себя спросил он. - Люся? Спит, наверное, уже. - И прошёл в комнату.
Она растерялась. Прямо, как в сказке: налево пойдёшь, кровать найдёшь, направо - разборки начнёшь, а прямо - на выход попрёшь. И повернула направо.
- Здравствуй, Володя! Зачем пожаловать изволили?
- Люся, девочка моя! Ты здесь? Нам надо поговорить, ты всё неправильно поняла. И я...
- И ты попытаешься объяснить, что детей находят в капусте, или их аист приносит. Или аист приносит прямо в капусте. Вот веришь, сил нет никаких. Мне рано вставать. И уж если ты приехал, давай отложим до завтра. Тебе есть где переночевать? Можешь спать здесь, вон та кровать свободна. Спокойной ночи.
Она юркнула в свою постель и отвернулась. В душе боролись два противоположных чувства, исключающих друг друга - любовь и ненависть. Но любовь ли? Сон как рукой сняло. Шум воды в душе, поскрипывание кровати, сопение и аромат мужского парфюма будоражили, не давали покоя. Люська повернулась и прямо перед носом увидела несчастные глаза моряка. Он сидел перед её кроватью на полу, когда успел перебазироваться, она и не поняла. Подскочила, вылупила глаза и ойкнула.
- Ты меня испугал. Чего не спишь? - Люся опять подивилась своей реакции, лучшим вариантом было бы сначала поцеловать его, а потом убить.
- Спать? Когда ты рядом?
- В Питере у тебя это очень хорошо получалось!
- Подожди, не заводись. Я знаю, что виноват. Понимаешь, это с детства, крепкий сон. Мама мучалась со мной, когда будила в школу. И только в академии я смог переделать себя, тревоги и ранние побудки сделали своё дело. А дома, уложив тебя, я ещё долго любовался своей Люсенькой, такой хорошенькой, такой родной. И улёгся в состоянии безмятежного счастья, что и вызвало такой же безмятежный сон. Ну прости меня, Люся, прости. - Голова скатилась на грудь, он затих, тяжело дыша.
- Володя, а ребёнок чем виноват? Ему тоже нужно просить прощения, что он уже почти есть? Перед кем, перед тобой? Ты его не звал, будьте любезны на выход? Так получается? - Эмоции взвились, Люську затрясло, она вскочила, пытаясь напиться воды.
Стакан бил по зубам, пижамка промокла, ноги заледенели...
Алёшкин стоял сзади, прибитый такой реакцией, понимая, что возразить нечего. Он аккуратно отобрал стекляшку, повернул девушку к себе лицом, приподнял, крепко обнимая, и прижал её голову к своему плечу.
- Тихо, Люсенька, тихо. Т-шш... т-шш. - Успокаивал он. - Ребёнок, если мой, моим и останется. Но его мать никогда не будет моей женой. И те полраза, которые у нас с ней случились, этому ребёнку много радости не принесут. Мы оба были под градусом, я толком ничего и не помню. Никаких обещаний и признаний она не получала. Да я её всего второй раз увидел в тот день, в тот ужасный день моего выпуска. Сколько планов было построено для тебя, сколько развлечений и поездок... Ну всё, Люся, успокойся. Давай, я тебя укачаю, а завтра мы поговорим уже серьёзно. Давай?
Люська ощущала себя половой тряпочкой, выкрученной, а потом и высушенной. На душе было погано. Она ухватилась за шею Володи, уткнулась ему в плечо, и он, перехватив поудобнее, стал раскачивать влево, вправо. Она быстро уснула, даже мокрая пижамка не помешала...
Оказавшись свидетелем этой встречи, Макс улепётывал так, что пятки влипали ему в одно место. Потянуло его к ней, видите ли... Да кто он такой? Сколько лет прошло? Ты, Максимушка, Малыш - чужой муж. И отец маленького мальчика. Будь здоров, не кашляй. И не лезь в жизнь Люды, Людмилы Градовой!
Утром она проснулась одна. Приснилось ей всё, что ли? И где стройотрядовцы? В комнате преподавателей раздавался храп. Ну, хоть эти появились. И Люся отправилась улучшать мир.
Володя нарисовался к обеду, одетый, как все рабочие, в комбинезон. Что за новости?
- Принимайте на работу, грубая рабочая сила готова. - Он улыбался во все тридцать два. - Обозначьте фронт работ, огласите весь список, пожалуйста.
- Какой список, Алёшкин? Тебе, разве, в Питер не надо?
- У меня отпуск, как хочу, так и проведу. И вы, прораб Люся, мне не указ. Работу давай! - Залихватски закончил он.
- Да, пожалуйста. Сколько угодно.
Оставшийся кусок дня Люська всё посматривала в его сторону. Ловко орудуя лопатой, кувалдой, ломом, он выделялся из общей массы. Ладный, сильный, без устали махающий инструментами, Алёшкин привлекал к себе внимание. И девочки-студентки, вернувшиеся к своим обязанностям, это внимание ему и дарили. Причём количество внимания явно превышало число рабочих моментов. Они крутились, вертелись, водичку подносили, и попить, и умыться, обращались за помощью, только что в штаны к нему не залазили..., и она поняла, что ревнует, самым банальным образом. А памятуя о его сексуальных утехах, ни к чему не обязывающих, прибавилось ещё и раздражение. Всё это в купе не давало спокойно работать, голова то и дело выкручивалась в сторону моряка, сердце ухало, рискуя потерять своё законное место, душа терзалась в сомнениях. Надо поговорить, на-до!