Анна медленно соскользнула на кафельный пол. Она не плакала и не смеялась. Просто сидела, обхватив колени, в состоянии полного ступора. Ребенок. Его ребенок. Ребенок человека, который только что ушел к другой. Ирония судьбы была настолько беспощадной и циничной, что даже не вызывала эмоций — только оцепенение.
Первой мыслью, инстинктивной и жгучей, было схватить телефон. Позвонить. Кричать: «Вернись! Ты станешь отцом!» Увидеть на его лице смятение, растерянность, может быть даже радость. Использовать это как козырь, как последний шанс вернуть все назад.
Но она тут же отбросила эту идею с таким внутренним отвращением, что даже содрогнулась. Нет. Сергей сделал свой выбор. Он сбежал с поля боя их брака, когда стало трудно. Он не заслуживал знать. Не заслуживал права стоять рядом в кабинете УЗИ, не заслуживал первого крика, первых шагов. Он не заслуживал этого ребенка. Это была не его часть. Это было ее. Только ее. Ее шанс. Ее чудо. В сорок лет, на выжженном поле старой жизни, среди руин ее сердца, ей было даровано новое начало.
Она осторожно положила ладонь на еще плоский живот. Где-то там, в глубине, уже билось второе сердечко.
— Все будет хорошо, малыш, — прошептала она. — Я буду сильной. Для нас обоих.
Глава 4
Решение не говорить Сергею о беременности стало для Анны своего рода щитом. Это была ее тайна, ее личная крепость, в которую он не имел доступа. С этим знанием ее жизнь обрела новый, мощный смысл. Она записалась к врачу, начала принимать витамины, бросила пить кофе и старалась больше гулять.
Марк периодически писал ей по рабочим вопросам, связанным с аукционом. Их общение постепенно становилось менее формальным. Он делился смешными историями из своей практики, советовал хорошие фильмы. Как-то раз он прислал фотографию старого особняка, который реставрировал, с подписью: «Посмотрите, какую красоту скрывали слои штукатурки и времени. Иногда под разрухой скрывается нечто удивительное».
Анна смотрела на фото и думала о себе. Она чувствовала себя именно таким разрушенным особняком. И ее ребенок был тем самым сокрытым сокровищем.
Они снова встретились за кофе. На этот раз инициатива исходила от Анны. Она хотела сказать ему спасибо за поддержку. Марк пришел с небольшим букетом ирисов.
— Это мои любимые, — сказал он, протягивая цветы. — Надеюсь, они вам тоже нравятся.
— Спасибо, они прекрасны, — улыбнулась Анна, чувствуя, как теплеет на душе.
Они разговаривали обо всем на свете — о путешествиях, о книгах, о детстве. Анна заметила, что смеется — искренне и легко, как давно уже не смеялась. А Марк смотрит на нее с интересом и заинтересованностью. И ей это нравилось. Она снова ощущала себя привлекательной женщиной, а не брошенной женой.
— Знаете, Анна, — сказал Марк, провожая ее до дома, — вы невероятно изменились за эти недели. Вы словно светитесь изнутри. Это удивительно, учитывая обстоятельства.
Она едва удержалась, чтобы не рассказать ему о беременности. Еще рано. Это было слишком личное, слишком хрупкое.
— Я просто… перестала быть частью чужой картины, — уклончиво проговорила Аня. — Раньше я была фоном, на котором существовала жизнь Сергея. Его бизнес, его планы, его амбиции. А сейчас я впервые за долгие годы пишу свою собственную. И пусть она пока состоит из мелких штрихов — чашка кофе с интересным собеседником, прогулка в одиночестве без необходимости отчитываться, — но это мои штрихи. Мой холст.
Марк слушал ее, слегка склонив голову, и его молчание было красноречивее любых слов. Он слушал, чтобы понять, а не чтобы возразить или дать совет.
— Я рад это слышать, — наконец произнес он. Осторожно, почти невесомо, взял ее руку в свою. Затем наклонился и на прощанье легонько поцеловал ее в щеку. Его губы были теплыми, а запах — свежим, с нотками дорогого одеколона. Его прикосновение было бережным, словно он понимал, как много в ней сейчас еще не заживших мест.
Анна не сразу вошла в подъезд. Постояла еще мгновение, провожая его взглядом, пока он не скрылся за поворотом. Потом медленно поднялась к себе.
Войдя в квартиру, она прислонилась к закрытой двери. На ее губах играла улыбка. Анна провела пальцами по щеке, в том месте, где еще жило прикосновение его губ. Она боялась снова доверять мужчине, открывать дверь в свое сердце, только-только начавшее зализывать раны. Но Марк был таким другим. Он не пытался ее переделать, не требовал «динамики», не искал в ней отражения своих амбиций. Он смотрел на нее и видел ее саму.
Она переоделась в мягкий домашний халат, заварила чаю и села у окна, все еще ощущая на своей ладони тепло его руки. И тут, как будто сама судьба решила проверить ее решимость, на телефоне вспыхнуло экраном сообщение от Сергея: «Как дела? Не нужна ли помощь с чем-то?».