— Почему?
— Потому что это может занять много времени, — сказала Робин, солгав по недосмотру.
— И он будет скучать по тебе, ты это хочешь сказать?
— Знаешь что, Райан? Отвали.
Не обращая внимания на любопытные взгляды стоявших неподалеку девушек, которые бросали косые взгляды на красавчика Мерфи, Робин накинула пальто.
— Я еду домой. Мне все равно надо вставать на рассвете, чтобы ехать в Ковентри.
— Робин…
Но она уже направилась к двери.
Мерфи догнал ее в сотне ярдов от дороги. Его извинения были принесены прямо на глазах у увенчанного амурами мемориального фонтана Шафтсбери, где ее бывший муж сделал ей предложение, что никак не избавило Робин от чувства дежавю. Однако, поскольку Мерфи галантно взял всю вину на себя, Робин посчитала, что у нее нет другого выхода, кроме как смириться. Учитывая, что “Да здравствует Цезарь!” уже наполовину закончился, они отправились в недорогой итальянский ресторан и расстались, по крайней мере внешне, на хороших условиях.
Тем не менее настроение Робин оставалось подавленным, когда на следующее утро она отправилась на север в своем стареньком лендровере. В очередной раз ей пришлось столкнуться с проблемой совмещения нормальной личной жизни и выбранной работы. Она думала, что с Райаном, учитывая его профессию, будет проще, но вот она снова оправдывает обязательства, о которых, как она знала, он бы и не задумался, если бы сам их принимал.
Поездка по трассе М1 проходила без происшествий, поэтому отвлечься от неудовлетворительных размышлений ей не удалось. Однако на подъезде к станции техобслуживания Ньюпорт-Пагнелл, где она планировала остановиться, чтобы выпить кофе, раздался звонок Илсы. В лендровере не было блютуза, поэтому Робин подождала, пока она окажется в старбаксе, и только после этого перезвонила Илсе.
— Привет, — сказала она, стараясь казаться веселее, чем чувствовала себя, — что случилось?
— Ничего, правда, — сказала Илса. — Просто интересно, говорил ли тебе Корм что-нибудь.
— О Бижу? — спросила Робин, которой не составило труда притвориться, что она не понимает, о чем говорит Илса. — Кроме того, что он обвинил меня в том, что я разговариваю с тобой за его спиной, нет.
— О Боже, — простонала Илса. — Прости. Я только пыталась предупредить его…
— Я знаю, — вздохнула Робин, — но ты же знаешь, какой он.
— Ник говорит, что я должна извиниться, и это, надо сказать, чертовски приятно — солидарность со стороны мужа. Хотела бы я посмотреть на лицо Ника, если бы Бижу нарочно залетела. Я не думаю, что ты знаешь…
— Илса, — сказала Робин, перебивая подругу, — если ты собираешься спросить меня, расспрашивала ли я Страйка о его привычках в области контрацепции…
— Ты понимаешь, что она сказала мне — и еще пяти людям, которые, кстати, были в пределах слышимости, — что во время романа с женатым королевским адвокатом она взяла использованный презерватив из мусорного ведра и вставила его в себя?
— Господи, — сказала Робин, ошеломленная и очень жалея, что ей сообщили эту информацию, — ну, я… Я полагаю, это проблема Страйка, не так ли?
— Я пыталась быть хорошей подругой, — сказала Илса с досадой. — Каким бы придурком он ни был, я не хочу, чтобы он платил алименты чертовой Бижу Уоткинс в течение следующих восемнадцати лет. Она будет кошмарной матерью, почти такой же плохой, как Шарлотта Кэмпбелл.
К тому времени, когда Робин вернулась в лендровер, она чувствовала себя еще более несчастной, чем прежде, и ей потребовалось значительное усилие воли, чтобы переключить свое внимание на работу.
Без пяти двенадцать она подъехала к дому Шейлы Кеннетт. Заперев лендровер, Робин задумалась, как, учитывая слова Кевина Пирбрайта о том, что члены церкви вкладывают все свои деньги в ВГЦ, Шейла смогла позволить себе даже этот небольшой дом, пусть и обшарпанный на вид.
Когда она позвонила в дверь, то услышала шаги, скорость которых удивила ее, учитывая, что в Шейле Кеннетт было восемьдесят пять лет.
Дверь открыла миниатюрная пожилая женщина с редеющими седыми волосами, собранными в пучок. Ее темные глаза, на обеих радужках которых виднелась заметная сенильная дуга, были невероятно увеличены парой мощных бифокальных очков. Слегка сгорбленная, Шейла была одета в свободное красное платье, темно-синие тапочки, у нее был слуховой аппарат огромного размера, потускневшее золотое обручальное кольцо и серебряный крестик на шее.
— Привет, — сказала Робин, улыбаясь ей. — Мы говорили по телефону. Я Робин Эллакотт…