И они учили тебя этим техникам, которые — типа, если у тебя были негативные мысли, например, о церкви или о чем-либо еще, — ты должны был напевать. Они называли это “убить ложное я”, потому что “ложное я” будет бороться с добром, потому что общество внушило ему, что некоторые вещи истинны, а это не так, и ты должен постоянно бороться со своим ложным “я”, чтобы сохранить свой разум достаточно открытым для принятия истины.
Это было всего несколько дней, но мне казалось, что это месяц. Я очень уставал и почти все время был голоден. Нам сказали, что это специально, что голодание обостряет восприятие.
— А как вы относились к церкви, когда все это происходило?
Генри выпил еще джина с тоником и сказал:
— Первые пару дней я думал, что не могу дождаться, когда это все закончится. Но там была пара парней, настоящих членов группы, которые были очень дружелюбны и помогали мне делать что-то, и они казались очень счастливыми — и это был как бы другой мир, ты как бы терял — терял ориентиры, я полагаю. Они постоянно говорят тебе, какой ты замечательный, и ты начинаешь хотеть их одобрения, — неловко сказал Генри. — Ты ничего не мог с этим поделать. А все эти разговоры о чистом духе — они говорили, что, став чистым духом, ты станешь супергероем или что-то в этом роде. Я знаю, что это звучит безумно, но — если бы вы были там — это не звучало бы безумно, то, как они говорили.
В третий день папа Джей произнес еще одну большую речь в храме — это был не такой храм, как сейчас, потому что это было до того, как в него начали поступать действительно большие деньги. Тогда храм на ферме был просто сараем, но они сделали его самым красивым, расписали внутри разными символами религии и положили старый ковер, на котором мы все сидели.
Папа Джей говорил о том, что произойдет, если мир не проснется, и в основном его мысль сводилась к следующему: обычные религии разделяют, а ВГЦ объединяет, и когда люди объединяются между культурами, когда они становятся высшей версией самих себя, они становятся неудержимой силой и могут изменить мир. И на ферме Чепмена было много чернокожих и коричневых людей, а также белых, так что это казалось доказательством того, что он говорил. И я… ты просто верил ему. Это звучало так — не было ничего такого, с чем можно было бы не согласиться — покончить с бедностью и все такое, Стань своим высшим “я”, и папа Джей был просто человеком, с которым хотелось общаться. Он был очень теплым и казался… Он был таким отцом, которого ты бы выбрал, если бы мог выбирать, понимаете?
— Так что же заставило вас передумать? Почему вы ушли в конце недели?
Улыбка исчезла с лица Генриха.
— Что-то произошло, и это… как бы изменило мое отношение к ним всем.
На ферме была одна очень сильно беременная женщина. Я не помню ее имени. В общем, однажды днем она была с нашей группой, когда мы пахали на ширских лошадях, и это была чертовски тяжелая работа, и я все время смотрел на нее и думал, должна ли она это делать? Но, знаете, мне было восемнадцать лет, так что я мог знать?
Мы как раз закончили последнюю часть работы, и она упала на землю. Она стояла на коленях на земле в спортивном костюме и держалась за живот. Я был в ужасе, я думал, что она сейчас родит.
Один из членов группы опустился на колени рядом с ней, но не стал ей помогать, а просто начал громко скандировать ей в лицо. Потом начали скандировать остальные. Я смотрел на это и думал: “Почему они не помогают ей подняться?” — Но я был как бы… парализован, — сказал Генри с пристыженным видом. Я думал: “Вот как они здесь все делают, и может быть… Может быть, это сработает?” Так что я не стал ничего делать — но она выглядела очень плохо, и в конце концов один из них убежал в сторону фермы, а все остальные продолжали скандировать, стоя над ней.
А парень, который пошел за помощью, вернулся с женой Уэйса.
Впервые за все время Генри колебался.
— Она… она была жуткой. В то время мне нравился Уэйс, но в ней было что-то такое… Я не мог понять, почему они вместе. В общем, когда она дошла до нас, все перестали скандировать, а Мазу встала над этой женщиной и просто… уставилась на нее. Она даже не говорила. А беременная женщина просто выглядела испуганной, и она вроде как с трудом поднялась, и все равно выглядела так, как будто ей было очень больно или она собиралась потерять сознание, но она, пошатываясь, пошла с Мазу.
И никто из остальных не смотрел мне в глаза. Они вели себя так, как будто ничего не произошло. Вечером за ужином я искал беременную женщину, но ее там не было. Больше я ее не видел до самого отъезда.