О моей глухоте не говорили, и мне приходилось объяснять это другим людям, когда у меня возникали проблемы с пониманием. Меня возмущает тот факт, что я не общался с другими слабослышащими или глухими детьми, что мне не давали возможности почувствовать свою принадлежность. Я не принадлежала к миру слышащих, где надо мной смеялись, если я говорила что-то не по теме, потому что меня не понимали, или произносила что-то неправильно. Я ненавидела разговаривать с людьми и избегала групп. Меня не отдали в специальные классы или на терапию. Я научилась читать по губам сама, не зная, что делаю это.
Мои учителя знали о моей проблеме со слухом и сажали меня в первом ряду, чтобы я лучше их слышала. Мама каждый год писала записки моим учителям, прося их делать это. Но это было все. В четвертом классе я чуть не провалила урок, потому что не делала домашнее задание. Оказалось, что учительница написала домашнее задание на боковой стороне доски и сказала классу, что именно там оно будет каждый день. Я этого не слышал, поэтому не знал.
Когда мне было двенадцать, первым признаком того, что что-то не так, стало то, что мой левый глаз начал "блуждать". Учительница рассказала об этом моей маме. Мы обратились к окулисту, который выписал мне очки и проигнорировал меня, когда я сказала, что от них болят глаза. Потом я начала просыпаться с мигренями и рвотой каждое утро. Не знаю, к скольким "специалистам" водили меня родители, но это продолжалось несколько месяцев. Мне говорили, что у меня проблемы с пазухами, что мне нужны очки - у каждого врача было свое мнение. Ничего не помогало, но "специалисты" знали, о чем говорят, и не собирались слушать двенадцатилетнего ребенка, хотя я точно знал, что со мной что-то серьезно не так. В конце концов я вернулась к своему ЛОРу, доктору Норме Кирби, у которой наблюдалась с шести лет. Она была очень понимающей женщиной, и только благодаря ей я сегодня жив. Я пришла к ней вся в слезах, бросилась в ее объятия и рассказала, что со мной действительно что-то не так, но никто меня не слушал. Она сразу же записала меня к неврологу. Мне сделали томографию (тогда еще не было МРТ) и электроэнцефалограмму (она считывает мозговые волны). Когда мы ушли, поели и вернулись домой, доктор позвонила мне домой и сказала, что нам всем нужно срочно к ней на прием. Я помню, как мои родители зашли к ней первыми. Потом позвали мою сестру, Доунлин, которой тогда было семнадцать, и меня. Мама плакала, а доктор объясняла мне, что у меня опухоль мозга. Доунлин разрыдалась. Я посмотрела на доктора и сказала: "Тогда удалите ее". Я знала, что такое опухоль мозга, но это меня не пугало; я просто хотела, чтобы ее удалили, чтобы я больше не болела. А еще меня раздражало, как может раздражать только двенадцатилетний ребенок, что другие врачи меня не слушали. Признаки опухоли мозга проявлялись уже с четырех лет - у меня было перекошенное на левую сторону лицо, а также нервная глухота и отсутствие координации с левой стороны. Когда опухоль была обнаружена, мне оставалось жить не более недели, если бы ее не удалили.
Мои родители и сестра очень поддерживали меня во время всего этого. Мои родители были очень откровенны со мной и рассказали мне все, что им сказали врачи. Я знала, что могу умереть. Я знала, что могу стать овощем. И я знала, что, если я выйду из операции живой, врачи скажут, что я никогда не смогу жить одна (а я очень не люблю, когда мне говорят, что я "никогда" не смогу что-то сделать). Но на тот момент мне было все равно, что знали врачи? Они почти позволили мне умереть! Кто-то может подумать, что со стороны родителей было неправильно говорить мне такие вещи, но я была очень взрослой для своего возраста и была рада, что от меня ничего не скрывали.
В тот же день меня положили в больницу. Операция по удалению опухоли была проведена в День матери. Когда я очнулась, то первым делом позвала маму. Когда она вошла в палату, я сказала через дыхательную трубку: "С Днем матери!". Наверное, медсестры напомнили мне, что сегодня День матери, пока я была еще в сознании.
Моя сестра училась в старших классах, и ей разрешили ездить домой на другом автобусе, который ходил мимо больницы, а водитель автобуса делал специальную остановку у больницы, чтобы высадить ее. Она была там каждый день после школы. Одно из моих лучших воспоминаний - это то, как она посвятила мне песню в пятницу вечером, когда местный диджей принимал заявки на посвящение.