========== 1. Встреча ==========
В Москве у Лёхи были дальние родственники — он нашел их через длинные разговоры с матерью, поставляя бутылки с водкой одну за другой. Мать Лёхи пила, сколько он её помнил. В ней сочетался обостренный материнский инстинкт и пробивная инициативность дворовой активистки, но вечерами нужно было успокаивать нервы, а синьковали в N-ске буквально все, так что она сдалась очень быстро. Тётка рассказывала, что уже к двадцати годам её дражайшая сестрёнка могла проглотить полторашку, не поморщившись.
— Была там бабка Тоня, — выдала судьбоносным вечером пьяная в хлам мамуля. — Она из колхоза сбежала, прибилась к цыганскому табору, а потом ее в жены партийный взял. Важный был человек, шишка! Ох, Лёшенька, ну зачем тебе Москва!
Лёха с тоской глядел на родное лицо, обезображенное пьяной печалью, и не мог выразить, для чего ему Москва иначе, как этим вот взглядом. Мать словно поняла, к чему он ведет, отвернулась и расплакалась.
Провожать его на вокзал — не пошла. Сказала, что дел много, а на чужие глупости сил не наберешься, но Лёха был уверен, что она втихую пьет в подворотне, оплакивая его безвременную кончину в глазах N-ска.
— Тоже столицу покорять? — спросил с соседней полки плацкартного купе парень в новехоньком спортивном костюме. Бритый, с приметной татуировкой на кулаке, которая сразу бросалась в глаза из-за новизны, он глядел на Лёху с провинциальным прищуром.
— Хочу родственников найти, — отозвался Лёха.
— Да никто нас там не ждет, — философски заметил бритоголовый, отвернулся к стенке и через минуту захрапел.
Лёха выбросил услышанное из головы почти тут же, но когда на пороге старенькой многоэтажки ему сообщили, что «Мироновы десять лет назад съехали», вспомнил проницательного N-ского любителя спортивной одежды. Куда теперь идти — он не знал, потому что был уверен в удаче, в том, что двоюродная бабка, жена члена партии, будет рада видеть его. Он не строил особых иллюзий о богатом будущем, но без истовой веры в то, что первый пункт миграционного плана пройдет гладко, просто не смог бы сесть на поезд. Шагу бы не сделал из родного захолустья — так было страшно.
Другие уезжали из N-ска по науке. Кто поумней — поступали в столичные институты, кто поглупей — пробивались в бригады и шли строить, убирать, продавать лаваши и сосиски. Самые наглые брали кредит и открывали бизнес. Лёха по всем параметрам не дотягивал: не ощущал в себе сил поступить в институт, даже в родной политех N-ска, не видел себя командным игроком, убирающим золотые сортиры столицы, и наглости на провальный кредит не хватало. Поэтому, насмотревшись старых фильмов про большие семьи, решил отправиться к родне, которая испокон веков помогала «своим».
К двадцати трем годам Лёха успел изучить N-ск, как свои пять пальцев, знал каждый тупик, поименно называл всех старожилов и мог в двенадцать ночи приобрести банку пива, хотя в N-ске с этим было строго, и даже после десяти никто не торговал — боялись столичных проверок. Взглянув на свою жизнь после очередной попойки, он с тоской подумал, что будет проводить такие нехитрые вечера много лет, пока не посадит печень, а потом «пить» превратится в девиз. Как в Питере, только в N-ске.
Так было с его отцом, который не дотянул даже до десятилетия любимого, единственного «сынулечки», а теперь эстафету держала мамуля. Смотреть в N-ске было не на что, карьерные перспективы заканчивались недавно открытым «Макдональдсом», а новые люди, которые интересовали общительного Лёху больше прочего, давно иссякли и теперь в полностью изученном виде приближались к сроку годности.
Лёхе было скучно. Так отчаянно скучно, что он хотел вырваться на свободу любой ценой. Пусть даже пришлось бы прибирать за старенькой двоюродной бабушкой, пусть ему назначили бы тяжелую «отработку» за несвоевременное вмешательство в чужую личную жизнь — пусть. Лёха мечтал увидеть других людей, с другими взглядами, и даже однажды затесался на сходку неформалов родного N-ска, но там синьковали точно так же, как синьковали в тупичке, где собиралась молодежь «рабочего класса», так что он ушёл. И перестал ждать чуда, споил родную мамулю, выпытал у неё всё про бабку из Москвы, купил билет и отправился искать судьбу.
Теперь, когда дверь чужой квартиры перед ним закрылась, Лёха загрустил. Он так истово верил, что после всех тягот жизнь улыбнется ему, а теперь выходило, что приключения закончились разговором с непонятными новыми жильцами. Толком и рассказать не о чем, если вернется.
Мысль о возвращении Лёху испугала. Он подумал, что теперь будет среди жителей N-ска изгоем. Те, кто пытал счастья в столице, а потом возвращался побитый домой, выглядели в глазах старожилов и сверстников неудачниками. Лёха видел, как на них вываливали весь груз собственных проблем и осуждали при первом удобном случае. Дорога обратно была заказана. Теперь в N-ск можно вернуться только с огромным багажом подарков и рассказов, сделав вид, что так и было задумано — иначе труба.
Сбитый с толку, печальный и уставший, Лёха спустился в холл старого дома, прикурил и вышел из подъезда. Улица встретила его проливным дождем. Капли быстро потушили сигарету, заползли под парадную рубаху, вымочили замшевые туфли. Лёха выбросил сигарету, натянул капюшон, который тут же промок, спрятал руки в карманы и пошел вперед. В ларьке удалось купить полторашку, он осушил её залпом, по-стариковски крякнул, сбрасывая тяготы минувшего дня, и отправился навстречу беспощадной судьбе с гордо поднятой головой, глядя в тусклое столичное небо.
Гудок — свист колес — хлопок — падение — волна облегчения и радость переполнили Лёху. Он подумал, что теперь вернется домой с рассказом о приключениях. Пытаясь осознать, в чем заключаются приключения, он провалился в черноту и с облегчением заснул.
***
Стасу исполнилось тридцать три года. Коллеги на работе скинулись на дорогущий букет цветов для его мамы, а имениннику подарили серебряный портсигар и зажигалку с гравировкой «Палата №6». Иронию Стас одобрил, а букет подарил сияющей Нине Валерьевне на глазах у всей больницы. Фотографии тут же выложили в Интернет с подписью: «Лучший хирург Москвы и лучшая мама на свете».
Нина Валерьевна вырастила и воспитала пятерых, работая медсестрой в больнице. Саму ее оставили в детском доме, и когда она выросла — твердо решила, что вытащит оттуда столько детей, сколько сможет. Стас был третьим по счету. Старший — Виктор, занимал важное место в столичной мэрии, Костик увлеченно готовил в каком-то пафосном ресторане, а младшие дочери искали свое место в жизни — учились.
Стас боготворил Нину Валерьевну, относился к ней с большой нежностью и готов был по первому звонку лететь хоть через всю столицу, но она почти никогда не звонила. Теперь с ней жили две младших девочки, осваивая тяготы гуманитарных специальностей и помогая по хозяйству. Стас заезжал проверить, не нужно ли что починить, Виктор устроил все с пособиями и пенсией, Костик присылал дорогой ужин с курьерами. Они заботились о ней так же усердно, как она когда-то заботилась о них, разрываясь между ответственной работой в больнице и необходимостью уделять много времени выросшим в приюте детям.
Поступить в медицинский и стать хирургом Стас решил, когда Нина Валерьевна впервые взяла его с собой на работу. Она каждого ребенка хотя бы один раз отвела «на смену» — показать, чем занимается, объяснить, как лечат людей. Стас попал в «аншлаг»: вокруг суетились люди, толпа наседала, прибежали посетители — авария. Нина Валерьевна объяснила, что фура столкнулась с автобусом, и теперь всех пострадавших в срочном порядке везли для осмотра и операций. Чтобы Стас не помешал ненароком, она оставила его в ординаторской, налила вкусного какао и дала плюшку. Стас жевал плюшку, пил какао и слушал через стенку, как творятся чудеса. Люди, которые должны были умереть, возвращаются к жизни. Их дети и родители восклицали слова благодарности, обещали «молиться», убегали с этажа в слезах.