— Книжки читаю, — ответил Лёха. — Вот что меня по-настоящему удивляет, Станислав Валерьевич, так это как у тебя отлично получается на двух стульях сидеть. Вроде и высокоморальный гражданин, а в то же время гей. Вроде за сугубо семейный досуг и все такое, а сам ходишь сюда и ходишь. Это у тебя так загадочная русская душа проявляется или я где-то деталь упускаю?
— Это ты книжек своих обчитался, — отрезал Станислав Валерьевич и отвернулся к сцене.
Там уже никого не было, Ярослав сметал новой шваброй мусор. Лёха посмотрел, как невозмутимо он делает это после того, что происходило на сцене, и улыбнулся. Главное — сохранять спокойствие, даже если весь мир катится к черту. Ему не на эконом надо, а сразу в ОМОН. Будет там спасать бабушек через дорогу.
— Ты прав, наверное, — сказал неожиданно Станислав Валерьевич.
— В чем?
— Наверное, мне этого не хватает.
— Чего не хватает? Бабы с кнутом?
— Жизни, философ хренов. Раньше было весело — по клубам ходил, гулял, по подсобкам прятался. А сейчас что? Сижу, лапшу тебе на уши вешаю. Скоро еще пузо отрастет со стол размером, буду сигары курить и выписывать мальчиков из Тайланда.
— Я тогда сделаю вид, что тебя не знаю.
— Договорились.
На сцене Ярослав закончил сметать мусор, освещение приглушили еще сильней, включили фоновую музыку. Народ начал разбредаться, оплачивать счета, договариваться о новых встречах.
— Ты так ничего и не заказал. Ни омаров, ни икры.
— Тогда ты мне все еще должен, — Станислав Валерьевич улыбнулся пустому стакану.
— Не должен я тебе ни хрена. Внимательней надо вести машину.
Станислав Валерьевич посмотрел на него испуганно. Потом Лёха наблюдал за волшебными метаморфозами человеческого лица в свете клубных лампочек. Оно стекло к нейтральному выражению, потом стало удивленным, внимательным, подозрительным. Лёха рассмеялся.
— Ты так смотришь, как в интернете в старом меме: «А не пидорок ли ты часом?». Надо было фотку сделать.
Станислав Валерьевич встал из-за стола и пошел к выходу. Останавливать его Лёха не стал. Смотрел, как ходят туда-сюда люди, как суетится толпа. Возле стойки Мишка, Ярослав и Виктор Степаныч обсуждали чеки. Шеф тыкал пальцем в кассовый аппарат и что-то объяснял Мишке, а тот хлопал глазами. С арифметикой у него были большие проблемы, но на кассе он никогда не стоял, так что Лёхе стало любопытно.
— Так и будешь тут сидеть? — спросил вернувшийся с улицы Станислав Валерьевич — от него пахло сигаретами.
— Нас Виктор Степаныч подкинет, — ответил Лёха.
— Подкинет, значит?
— Подкинет… — начал отвечать Лёха. Потом заметил руку Станислава Валерьевича, которая сжимала зажигалку возле края стола. Костяшки на руке побелели.
— Леш, ты нормальный человек?
Лёха задумался ненадолго, но ответил утвердительно.
— Ты помнишь, что я по мальчикам?
Лёха кивнул.
— Помнишь, что я на тебя поспорил с Виком?
Лёха кивнул снова.
— Ты меня сюда зачем пригласил? Постебаться?
— Дорогие клиенты и сотрудники, — Виктор Степаныч снова разыграл черта из табакерки, — мы закрываемся. Завтра напряженный день, все хотят спать, так что при всем уважении, пора бы вам.
— Спасибо за вечер, — сказал Станислав Валерьевич, обращаясь к Виктору Степанычу.
— Приходите еще, — шеф помахал перед ними руками, призывая выметаться из помещения. Ярослав, Мишка, Наташа и еще три Лёхиных коллеги стояли за ним в куртках, ожидая возможности вывалиться в ночную столицу.
Лёха вышел, тут же вспомнив, что его собственная куртка осталась внутри. Возвращаться и объяснять это он не хотел, поэтому достал пачку сигарет и закурил.
— Едешь? — спросила Наташа.
— Я потом сам, — ответил он, прикуривая.
— Ясно, — сказала она, развернулась и быстрым шагом побежала к машине Виктора Степаныча.
— Да пошла ты, — бросил ей вслед Лёха.
— Поссорились? — рядом прикурил Станислав Валерьевич.
— Вам надо с ней в один клуб вступить.
— Что за клуб?
— Люди, которые поставили на мне крест. Ходит и языком цокает целыми днями. Как будто мать она мне.
— Она в тебя влюбилась, — сказал Станислав Валерьевич будничным тоном.
— В смысле? Как влюбилась?
— Мы в этом клубе значки носим, — ответил Станислав Валерьевич, — чтоб проще было друг друга различать.
Лёха закашлялся.
— Ты вот это серьезно сейчас?
— Про значки? Нет — это шутка. Мне они даже в детстве не нравились. Вешаешь на себя всякую дрянь, как будто по ней можно понять, что ты за человек. А если можно — зачем вешать?
— Нет, я про клуб. Про то, что она влюбилась, и все вот это.
— Да, про это серьезно.
— Она меня ненавидит, наверное, — вздохнул Лёха.
— За то что смотришь на нее, как на пустое место? Наверное, ненавидит.
— Я не смотрю…
— Смотришь-смотришь. У тебя избирательная слепота на этот счет.
— Холодно.
— В машину сядешь?
— Сяду.
Лёха сидел в машине, отогреваясь после промозглого ветра и мороси. Смотреть на Станислава Валерьевича ему было страшно.
— У тебя был кто-нибудь?
— Мне девчонки нравились, — ответил Лёха.
— Я не про это. Мне тоже нравились. Был у тебя кто-нибудь?
Лёха пожалел, что не успел напиться из полторашки за баром.
— Нет, — процедил он сквозь зубы.
— Двадцать три года, — напомнил Станислав Валерьевич. — Не многовато?
— Все не складывалось что-то, — Лёха надеялся, что тон его голоса стал угрожающим, а не жалким.
— Я сначала думал, ты меня ненавидишь. За то, что я тебя опекаю. Есть такие люди — бесятся, когда им помогают. Думал, буду пореже заезжать, перестану глаза мозолить — отойдешь. Куда там, еще злее стал. Хорошо тебя мать от армии отмазала. Знала, наверное.
— Что знала? — Лёха знал, что покраснел, как рак, и что выбежать на улицу означает попасть в царство льда и там подхватить простуду, но был близок к этому, как никогда раньше. Маленький суицид для здоровья ради сохранения чести.
— Есть такая фишка, я в статье читал, — продолжил Станислав Валерьевич, — сам не знаю, тут же как с анекдотом. Ежик научился жопой дышать, сел на пенек и задохнулся. Когда думаешь, получается хреново.
— Вы пациентам своим это не говорите, — ввернул Лёха.
— Шутишь — это хорошо, а то лицо такое, что я вспоминать начал, как при инсульте первую помощь оказывать. Так я о другом говорил-то. Про ежика. Вот в этой статье написано было, что можно по взгляду понять, что к чему. Мол, если в глаза сразу — мимо, а если сначала вдоль фигуры — опасность, красный код. Не знаю, кто это писал и с какой стати, но вот что странно, ежик, смотришь ты не в глаза. И что еще интереснее, когда на сцене у Вика голые бабы, ты бегаешь туда-сюда, как будто детям мороженное разносишь.
— Ты следил, что ли?
— Ну а что мне еще делать-то? Ты же у нас простой парень. С тобой всякие сложные комбинации не работают. Но проще всего, конечно, не это было, а то, что ты позвонил. Сам. После всего этого дерьма.
— Вы мне жизнь спасли…
— «Ты», «ты мне жизнь спас», — перебил Станислав Валерьевич, — и я тебе ничего не спасал. Не было ни сложных переломов, ни долгого восстановления. Встал бы там и пошел восвояси. Может грудь поболела бы пару дней — и все. Я тебя не спасал. Ты себе все это сам придумал, Леша, и то что я тебя сейчас разубеждаю — это даже не смешно. Это глупо, но такой уж я глупый человек.
— Ты не глупый, — Лёха открыл дверь машины, — просто очень честный.
— Куда? — крикнул Станислав Валерьевич. — Не изнасилую я тебя в машине, садись обратно. Подкину до дома.
— У меня ключ есть, — Лёха пошел к двери.
— Откуда? — Станислав Валерьевич пошел следом.
— Не помню, — соврал Лёха. Ключ дала Инка, велела никому не говорить и держать в кармане брюк «на всякий случай». Случай наступил раньше, чем надеялся Лёха, но сидеть в паре сантиметров от Станислава Валерьевича и слушать его бред было невыносимо.