— Ладно, — ответил Стас. Хуже не придумаешь — лезть в чужую жизнь. Он и сам недавно расписывал Нине Валерьевне, как они здорово сходили с Викой в кино на новый фильм.
Деньги так и остались в кармане. Стас пошел по коридору, размышляя о том, как часто врал Нине Валерьевне. Про то, что гей, про Вику, про друзей в меде, про черт знает что еще. Потом вспомнил про Кирилла — она тоже врала ему иногда. Так проще было сохранить хорошие отношения. Может, этого Виктору и не хватает? Или, наоборот, слишком много врет ей? Про клуб не рассказывает. Сводил бы туда разок, может, все бы у них изменилось. По дороге домой он поглядывал на бардачок, где валялся конверт от Нины Валерьевны. Как вручить его Алексею, он так и не придумал, и у него оставалась неделя на все про все. Возле злосчастного участка шоссе он притормозил и посмотрел, откуда шел в наушниках с надвинутым на глаза капюшоне его провинциальный пациент. Высотка, так и есть, ехал к бабке. Сколько их таких каждый год приезжает? Сотни? Тысячи? Заваливаются в нерезиновую, а потом бродят по шоссе, а честные столичные врачи оказываются на скамье подсудимых.
— Хорошо еще добрый оказался, — процедил он сквозь зубы.
***
Лежать в больнице оказалось интересно. На третий день Лёхе принесли его вещи, он достал старенький смартфончик, нашел бесплатный выход в Сеть и стал копаться в столичных развлечениях. Искал выставки, парки, планировал, куда двинет, когда выпишется.
Москва превратилась из далекой мечты в реальность. Лёха быстро определился, как жить дальше. Найдет работенку потяжелее, но с оплатой. Будет грузчиком или приклеится в бригаду помощником. Хоть в Макдональдс — работы Лёха никогда не боялся. Было бы ради чего, а вкалывать можно целые сутки. Вот, спросить хоть, не нужны ли в больницу санитары. Надо будет пройти курсы — так он пройдет. Возьмет небольшой кредит, получит корочку, а дальше будет помогать спасать жизни. Чем не цель?
Самое плохое, что могло случиться с ним, уже случилось, так он думал, лежа на больничной койке. В первый же день сбила машина, так чего теперь бояться? Паровоза? Самолета? В шахту метро нарочно не прыгать — и все будет пучком.
Каждый день улыбающаяся Вика или ее сменщица Танечка приносили питательный завтрак, обед и даже немного перекусить перед сном. Лёха так привык в N-ске к бутербродам и лапше быстрого приготовления, что больничная еда показалась праздником. Не надо думать, где достать денег на вечер. Лежи и ешь — мечта!
Дошло до того, что перед выпиской Танечка испекла Лёхе пирог с диетической куриной начинкой, и они проболтали до глубокой ночи. Лёха травил байки о провинциальной жизни, Танечка смеялась все громче, и когда мысленные часы Лёхи достигли двенадцати, она так разошлась, что оставила ему свой номер телефона.
Утром Лёха собрался идти покорять столицу во второй раз. Настроение у него было преотличнейшее, рюкзак с вещами потяжелел от надаренной напоследок еды, и он представлял себе, как устроится на тепленькое местечко. У стойки регистрации его ждал Станислав Валерьевич: в белом халате, с аккуратным бейджем. Лёха пошел прямо к врачу, чтобы на прощание пожать ему руку.
— Спасибо вам, — с чувством сказал он, широко улыбаясь.
Станислав Валерьевич пожал руку вяло, и вблизи казался измотанным. Лёха решил, что он с ночной смены. В свободной руке Станислав Валерьевич сжимал свернутый до размеров небольшого кирпича пластиковый пакет.
— На, это тебе.
Лёха не сразу сообразил, кому «тебе», но потом взял кирпич в пакете и стал разворачивать. Где-то в Сети он читал, что хорошие манеры — это когда сразу разворачиваешь подарок.
— Стой-стой! — возмутился Станислав Валерьевич. — Дома откроешь.
— Дома? — удивился Лёха. — Так я пока не знаю, где дом-то.
Станислав Валерьевич уставился на него изумленно:
— Как не знаешь? Ты разве не домой едешь?
— Нет, какой там домой, — отмахнулся Лёха. — Я пока лежал анкетки кое-где заполнил, сейчас поеду говорить.
— О чем? — Станислав Валерьевич все никак не мог сообразить.
— О работе, — охотно ответил Лёха. — Работать я буду, найду комнату, сниму.
Станислав Валерьевич ловко выхватил из рук Лёхи подаренный кирпич и спрятал за спину.
— Через час у меня смена заканчивается, я тебя отвезу к себе домой, — сказал он. — Посиди у моей мамы, в ординаторской, у нее удобное кресло. Идет?
— К вам домой? — удивился Лёха. — Ну что вы, Станислав Валерьевич, я вам там мешаться буду. Не переживайте, у меня все схвачено!
Станислав Валерьевич явно ему не поверил — протащил за руку по коридору и оставил на попечение Нине Валерьевне. Лёха тут же удивился, что у них одинаковое отчество. Удивился он по привычке вслух, и Нина Валерьевна целый час рассказывала ему за кружкой вкусного чая, открыв клубничное варенье, как так вышло, что у нее с сыном одинаковое отчество. Лёха узнал про детский дом, про жизнь в Союзе, про Артек, счастливое лето и отвратительных вшей, которых можно было искоренить только обривая детей. Он представил себе эту тяжелую и очень романтичную жизнь и даже начал вздыхать, когда Станислав Валерьевич вернулся и забрал его из ординаторской.
Конечно, у него была машина, и в ней Лёха тут же почувствовал себя уверенно. Уже когда они выехали на большую дорогу, он понял, что это — та самая машина, из-за которой у него треснуло несколько ребер. Врачи называли это жутким словом «перелом», но на деле снимки показывали легкие трещинки. Лёха даже сказал им, что у них в городе с таким бы в школу отправили, но никто не оценил шутку.
Ехали в тишине. Навороченная звуковая система, которую Лёха оценивал в «несколько косарей», простаивала без дела, а столичные пробки так и не позволили ему оценить скоростные возможности машины. Зато он вертел головой по сторонам и старался запомнить улицы. Сбивался, начинал снова, опять сбивался, испытывая при этом невероятный восторг. Он в столице! Он катит по пятиполосной дороге на иномарке! Он — самый крутой на свете, и круче него только Курт Кобейн, но круче Курта вообще быть нельзя, так что черт с ним.
— Ты по жизни чем занимаешься? — неожиданно спросил водитель. Лёха обернулся к нему, увидел сосредоточенное, почти злое лицо, и сник. Да, с таким жить — удавишься. Может, он хотя бы выпить любит? Там разговорится, подружатся. Иначе надо валить.
— Да я по мелочи, — ответил он в качестве компромисса между «ничем» и «я в поиске».
— Служил? — Станислав Валерьевич явно был из тех людей, что брали быка за рога.
— Не, мне по здоровью нельзя, — ответил Лёха.
— По здоровью? — заинтересовался Станислав Валерьевич, и Лёха тут же вспомнил, что перед ним московский врач — такого хрен проймешь рассказами про плоскостопие.
— Ну там с почками что-то, — сказал Лёха, надеясь, что почки Станислав Валерьевич плохо изучал в институте.
— Да нормальные у тебя почки, — тут же возразил врач.
— Ну что вы, в самом деле, — разозлился Лёха. — Мать денег дала, вот и не служил.
— Ты один у нее? — спросил Станислав Валерьевич.
— Один, — согласился Лёха.
Станислав Валерьевич многозначительно кивнул и вроде бы подобрел.
— Почему уехал? — спросил он спустя некоторое время. Лёха опять успел погрузиться в мечты о столичной жизни.
— Да че там делать-то, — сказал Лёха. — Каждый день одно и тоже, все спились давно, а тут родственники у нас были, я подумал к ним заехать.
— Ты веком ошибся, Лёша, — Станислав Валерьевич улыбнулся. Лёха тоже улыбнулся — вроде бы над ним пошутили, а вроде бы не зло, а очень точно. Да, с веком он промахнулся. Двадцать лет назад еще могло выгореть, пятьдесят лет назад — точно бы выгорело, а теперь-то что. Все давно поделили, и квартиры, и даже дачные участки. Была мечта — красивая, можно было ради нее еще попотеть на работе, а теперь нет — ну и черт с ней.
— Нина Валерьевна мне сказала, вы москвич, — Лёха решил сползти со скользкой темы. Болтать он любил, и хотя высокий статус собеседника сбивал его с толку, подыскать нужную тему труда не составило.