— Как меня зовут? — ещё раз повторил он, языком проведя по коже груди.
— Паркер, — упрямо отвечала Роксана.
— Снова нет, — укус за сосок, очень болезненный, отчего Роксана взвизгнула и попыталась вырваться.
— Как… — Том одной рукой перехватил оба ее запястья, а второй расстегнул пуговицу на джинсах и стащил их ей на бёдра. — Меня… — он пальцем дотронулся до клитора и ущипнул. — Зовут?
Роксана ещё раз взвизгнула и начала извиваться всем телом, стараясь вырваться, но Том до синяков сжимал ее запястья, отчего холодели ладони.
— Паркер! — зло выкрикнула она, пытаясь скинуть Тома с себя.
— Нет, — шепнул Том татуировке на боку и оставил на ней ещё один болезненный укус.
— Иди к черту, — сквозь зубы выдохнула она. — Не дождёшься.
Том ничего на это не ответил. Он отпустил ее руки, сжал талию и опустился губами ниже. Когда он укусил ее, Роксана вскрикнула, но гордость или какая-то еще хуйня помешала ей закричать в голос.
Том целовал, кусал, крепко сжимая бёдра и переодически оставляя на них отметины в виде засосов и укусов.
— Как меня зовут, Роксана? — тихо спросил он и тут же коснулся языком клитора, меняя гнев на милость и превращая болезненные укусы в нежные поцелуи.
— Том… — раздался почти всхлип, и он тут же отпустил ее талию, проведя ладонями по маленькой груди, огладив ключицы, завёл руки ей за спину и прижал ее к себе.
— Будем считать это моей первой официальной победой над чудовищем, — улыбнулся он ей в шею.
— Не надейся, Паркер, — тут же оскалилась Роксана, закидывая руки ему на шею.
— Сама напросилась, — спокойно ответил он, стаскивая с нее джинсы окончательно.
Он выпрямился на руках, ощущая некое превосходство в крови, нависая над ней полностью одетым.
Он оседлал ее бёдра и одним движением стащил с себя футболку, потом расстегнул молнию на джинсах и чуть приспустил их.
— Ты точно уверена в том, как меня зовут? — совсем тихо спросил он.
— Не беспокойся, — огрызнулась она.
Том повёл плечами и одним сильным движением полностью вошёл в неё.
Если порыться в памяти Роксаны, то можно найти эпизод, когда ее отымели в старшей школе двое парней баскетболистов, но эти воспоминания меркли и бледнели перед тем, что делал с ней сейчас Том.
Когда он, обессиленный и полностью опустошённый, упал рядом с ней, крепко прижав ее к груди, она чуть ли не плакала.
— Прости, — шепнул он ей в волосы.
— Прости? — она чуть отодвинулась, чтобы видеть его лицо. — Прости? Том, да меня за все девятнадцать лет никто так не трахал, а ты говоришь прости?
— Я сделал тебе больно, — просто ответил он.
— Иди ты, — она уткнулась носом в его шею, ощущая колотящуюся вену под кожей, прижалась к нему близко-близко, будто хотела врасти в него всем телом, и просто лежала и вдыхала его тепло. — Том.
Она уже заснула, а он лежал и улыбался, думая о вишнёвом пироге и чувствуя себя властелином всего мира.
Том нахмурился. Как сложно быть счастливым, когда вокруг несчастно все: люди, деревья, небо.
«Как же Роксана хорошо умеет быть счастливой по умолчанию», — пронеслась в голове шальная мысль.
Роксана ещё спала.
«Опять ночная смена», — подумал Том и встал тихонько, чтобы ее ни в коем случае не разбудить.
Он успел покурить в окно, подогреть пирог и сварить кофе, когда в дверном проеме кухни появилась заспанная мордочка Роксаны.
— Опять вещи трогаешь? — по идее грозно спросила она, а получилось сдавленное кряканье.
— Иди сюда, тебя потрогаю, — улыбнулся Том.
Роксана с радостью подошла к нему и обхватила руками за талию, а Том поставил подбородок ей на голову и теперь блаженно жмурился, гладя бархатную кожу спины.
На нем были только джинсы, надетые ради приличия, Роксана же не заморачивалась вовсе – на ней были одни трусы.
— Есть хочешь? — спросил у волос Роксаны Том.
— Хочу, — она всегда говорила честно и прямо, без всяких намеков и полутонов.
— Топай в кровать, — Том поцеловал ее в лоб и подтолкнул к двери.
— Ты спросил, хочу ли я есть, и отправил спать, — скептически изогнула бровь Роксана. — Ты невыносим, Томми.
И ушла в комнату, оставив после себя запах вишни.
— Боже, — простонал Том. — Лучше бы я был Паркером.
— Сам напросился, — раздался крик из комнаты.
— И что с тобой делать? — сказал Том, входя в комнату с пирогом и кофе.
— Корми, — приказала Роксана.
— Ты хоть есть нормально стала, — улыбнулась мамочка-Том.
— Ага, — сказала Роксана, отправляя в рот кусок пирога. — Щас.
— Тебя не смущает, что у тебя все кости торчат? — аккуратно поинтересовался Том.
— Зато жир не торчит, — скептически отозвалась Роксана.
— Ты всегда была такая худая?
— Всегда, — отрезала она. — Мне с самого детства говорили, что настоящая леди весит чуть больше болонки. Поэтому на завтрак мне давали ломтик грейпфрута и зелёный чай, на обед куриный бульон, а на ужин свежий воздух, — усмехнулась Роксана.
— Как ты выжила? — ужаснулся Том, с детства привыкший есть все, что не приколочено.
— О, у меня была благая цель, — Роксана внезапно хохотнула, — насолить моей любимой матушке своим присутствием. Я не могла сдохнуть и лишить себя удовольствия видеть ее перекошенное лицо каждый раз, когда я спускалась утром на завтрак.
— Не ладишь с матерью? — осторожно прощупал ножкой почву Том.
Роксана первый раз завела разговор о семье, нельзя спугнуть эту птицу.
— Ну как тебе сказать, — Роксана откусила кусок пирога. — Если опустить тот факт, что она отрезала мне волосы под мальчика, годами морила меня голодом и отправила в закрытую школу в Исландии, лишь бы не видеть меня, то она меня вполне любит.
— Ты училась в Исландии? — удивился Том.
— До четырнадцати лет, — кивнула Роксана, — потом в Шотландии, а последний год в Уэльсе, — она на секунду замолчала, — но я не доучилась.
— Почему? — округлил глаза Том.
— Потому что я сбежала из дома, говорила же, — постучала она пальцем ему по лбу. — Это были пасхальные каникулы, мать заперла меня в комнате, хотела познакомить с каким-то «джентельменом из высшего общества», а я слиняла через окно. После этого она меня даже найти не пыталась.
— Звучит как средневековая история о принцессе, — недоверчиво покачал головой Том.
— Это она и есть, Томми, — протянула Роксана. — Тебе знакома фамилия Честертон?
— Нет, — честно сказал он, — но Хаз говорил, что где-то слышал ее.
— Вильгельм Честертон – соучредитель одной из крупнейших табачных компаний – «British American Tobacco», — спокойно начала она, уперевшись взглядом в одну точку. — Вильгельм был очень сложным человеком, помешанным на чистоте графской крови и прочей херне. В его семье было принято вести себе так, будто ты на приеме у королевы. Как же он был зол, когда узнал, что шестилетний сын Роберт общается с дочерью посудомойки. Мальчика высекли розгами, а потом заперли в темном чулане, будто на дворе шестнадцатый век, а не шестидесятые годы. С тех пор маленький Роб уже не мог думать об отце, как о нормальном человеке, а потому в восемнадцать лет он ушёл из дома, женился на той самой дочке прислуги и жил припеваючи, работая на заводе за сто пятьдесят фунтов в месяц, чего не хватало на элементарные удобства, не говоря уже о еде. Молодая жена оказалась той ещё сукой, которая хотела выйти за богатенького мальчика, который бы обеспечивал все ее желания, а в итоге оказалось супругой просто рабочего. Именно поэтому в семье все чаще стали происходить скандалы, а кончилось все тем, что жена, а звали ее Эллен, потащила свою жирную задницу к Вильгельму с просьбой простить непутевого сына. Эллен, само собой, прогнали, однако, Вильгельм задумался. Роберт был его единственным сыном, последним из рода Честернов, и отец решил смилостивиться. Он предложил Роберту сделку: Вильгельм даёт ему деньги, хорошее рабочее место и положение в обществе, а сын забивает на свои свободолюбивые идеалы и превращается в образцового представителя золотой молодежи того времени – транжиру и лодыря. Эллен две недели шипела у него над ухом, что надо соглашаться, что такой шанс бывает раз в жизни, что он проебывает свою жизнь, и, в итоге, Роберт согласился.