Ну, Юрку-то он любил, конечно, только по-своему, по-рабочему. Из любви иной раз и ремня вкладывал... В кругу друзей нередко вспоминал, как испытывал сынка, принесенного из роддома: «Стал, гляжу: хилый. Этот не жилец, думаю, не та кость. На всякий случай протянул ему два пальца, хватку проверить. Он и взялся. Я подымать - он тянется. Сел. Я выше - не отпускает. Оторвался ведь от кровати, повисли ноги. Вот умори такого болезнью».
Живучесть, верно, была. Шести лет Юрка тонул. Какими путями выбрался - загадка. В руках зажата была скользкая ветка ивы, протянувшаяся от берега. Как он ее схватил, как подтянулся на мелководье - ничего не помнит: наглотался воды - сознанье вышибло, очухался уже на берегу. Покрасневшими глазами дома посмотрел на мать как-то по-особенному - она догадалась: тонул. Обняла, заплакала. Отец не вложил ремня, хотя мать в тот раз скрывать ничего не стала. «Че слезы льешь, последний он у нас, ли че?.. Да не реви, разве он потонет такой? Откуда хошь выкарабкается».
Разговоры были семейной легендой.
А тут нет, тут не выкарабкаешься, думал он.
Твердости духа Соболь, однако, не терял. Распусти нюни - группе от этого легче станет? На нее же позор ляжет. Эх, разве не понятно?
Соболь тяжко дышал, озирался по сторонам, занимал глаза путным делом, чтобы не расстроиться окончательно и не пустить слезу. На черта она ему, сентиментальность!
«Гостинцы» охранялись особо, у них были свои часовые. Чтобы не входить с ними в конфликт, Юркин стрелок велел переходить на другую сторону, при этом пришлось нагнуться и пролезть под вагонами.
- Туда везут. Оттуда чистые, - про себя отметил стрелок.
- Дадут жизни фашистам!
- Ясно... - подтвердил Юркин спутник.
- Куда меня? - по-свойски спросил Юрка Соболь на правах собеседника. Разговорчивый стрелок с таким значением вдруг промолчал, что Соболь понял его: не спеши, мол, придешь - увидишь.
- У меня отец на фронте и брат.
- А вот проверим...
- Кого проверишь? Отца? Брата? Пацанов проверишь?!
- Иди! - прикрикнул стрелок.
Соболь проглотил обиду, комом застрявшую в горле. Поправил на голове шапку-ушанку.
- Смотри, побежишь - худо будет, - конвоир по-своему понял его непроизвольные действия.
Сосредоточенно следя друг за другом, шли они рядом, бок о бок между стенами вагонов. Впереди показались ступеньки тормозной площадки - стрелок предупредительно сменил место: пошел ближе к той стороне, где была тормозная площадка. Пояснил:
- Насквозь тебя вижу.
Юрка вздохнул.
Подножка - вот она. Проходят рядом. Мимо. Ну, все, проходят. Юрка скосил глаза, увидел, как конвоир задел ее рукавом полушубка. Кончено дело. Три, четыре, пять шагов. Шесть... Юрка обернулся, побежал назад. Конвоир икнул, непечатно выругался. Он поравнялся с площадкой, Юрка - наверх. Стрелок сходу зашагнул на площадку, Юрка тем временем махнул на другую сторону, полетел вдоль вагонов. Услыхал окрик, сухой щелчок затвора, но на карту было уже все поставлено. Под вагоны! - прозвучала изнутри команда. Он втянул голову в плечи, помедлил секунду-другую, не решаясь сбавлять шаг. Тяжело бухали рабочие ботинки. «Не выдавайте, не подскользните.»
Как назло, именно в этот момент надо было товарняку дернуться. Грохнул состав, заперебирал буферами, как клавишами рояля, медленно поплыл, набирая ход. То ли оттого, что на карту нечего было ставить, то ли из жеушниковой гордости, обожгла его вдруг идея. Приказ: давай!..
И очутился он под вагонами движущегося поезда. Состав набирал ход... Все скрипело, гремело, угрожало ударом, заставляло нагибаться, втягивать голову в плечи. Мозг работал вспышками, импульсами.
Ну-ка, скорей... успеть, пока... - думал лихорадочно. Что пока? Ничего... Колесная ось, вращаясь, двигалась за ним, на него. Не зацепило бы. Согнуться в три погибели, чтобы не зацепило... на карачках, по ходу приплясывать... выиграть... Расстояние... к черту все выиграть... вымахнуть... Ну, ну, еще… Еще чуток! Не споткнись, нельзя! Вот теперь в сторону - р-раз, р-раз - не скользите, черт, бухалы! Ботинки. Ну-ка?.. Теперь падать. Нарочно падать - не страшно теперь колес.