Пойдет, пойдет. В конце концов пообещает бока наломать и тем, кого обобрали, чтобы почем зря не играли в молчанку и не укрывали жулика, а вывели его на чистую воду.
По вечерам в стоптанных туфлях шастает Фока по коридору, прислушивается к голосам : не играет ли кто в недозволенные игры, например, в очко. Карты отнимает, рвет, читает нотацию. Обычно в комнатах режутся в дурака. Фока распахнет двери, вылетит на середину комнаты. Игроки, конечно, изучили его: давно распределены обязанности, кому что прятать. Остановится он в полушаге, увидит перед собой состязающуюся пару. Рукава закатаны, голые локти на одну линию поставлены. Рука руку жмет. Сила силу. Фока не замечает или делает вид, будто не замечает подвоха. Увлекается, принимается хихикать. «Придумали, черти! - тычет в грудь пальцем: - А ну, давай сядь. Померяемся!» Эти минуты, кажется, - счастливейшие в его жизни. Хохочет. Все хохочут...
В общем, ничего мужик, с таким жить можно.
Наконец, он делает отбой. Потом бродит по длинному, с двумя заворотами, коридору, прислушивается к тем, которых полагается отругать на сон грядущий.
К темноте приглядеться пара пустяков. Вот прояснились двухъярусные постели, плавающие без опор, прямо в воздухе.
Юрка Соболь скинул с уха рукав телогрейки, чтобы явственней слышался скрип пешеходов. Это успокаивает, стрелок забывается. От этого и постель кажется теплей и уютнее.
Никто не спит. Маханьков с Толькой Сажиным ведут бесконечный, только им двоим понятный разговор.
- Сажин, - зовет Маханьков.
- Ну? - Сажин отзывается лениво, будто слова дорого стоят.
- Я осенью уголь возил на тачке- неделю ладошки горели. Зачем тачки, когда можно тележки?
- Ну?
- Чего ну? Два колеса лучше. А можно - четыре...
- Опять рацпредложение, - зевнул Толька Сажин.
В темноте некоторое время слышится ворчанье Мыльного, потом он затихает. Нет, не спит, просто усвоил норму: до каких пор можно с Федькой пререкаться, а с каких – нельзя.
Стась выставил прямо в зенит свой греко-римский нос, гогочет по всякому поводу, нарочно гогочет на равные голоса, чтобы Самозванца пустить по ложному направлению. Смеяться он любит. И на праздник, и в будни, и в солнышко, и в мороз. И опять же одни ему черт: что натощак, что на пустое брюхо - лишь бы поскулить в свое удовольствие. Ну, не верится, что благородных кровей человек. Впрочем, это он сам уверяет, будто один из его сородичей благородных кровей. А? Каков гусь?..
Вот и теперь: угрелся - и отводит душу. Кажется, тем и живет, что посмеяться может.
Долго еще слышались его хихиканье.
Яснее становятся скрип за окном. Уютней постель делается. Как вставать с нагретой постели? Хотя бы по нужде? Ну, с ней, говоря к слову, и смех, и грех... Потому и в одиночку и по двое почти всю ночь бегают ребята на холод. По коридору, по лестнице шлепают подборами чужих ботинок. Свои одевать как-то не принято. В чужих веселей. Сама собой образуется радость, без которой, если разобраться, жизнь не жизнь.
Евдокимыч, тот засыпал сладко. В его блокноте, наконец, появился сам Юрка Соболь. Пуговицы на гимнастерке расстегнуты. Расслабился человек у растворенной голландской печи. Один отраженный блеск в глазах свидетельствовал, что Соболь не задремал и что смотрит не на раскалённые угли, а куда-то в себя, внутрь, и там что-то видит, только рассказать об этом непросто даже и другу. А еще Евдокимычу виделось: под луной, на путях - платформы с зачехленными «гостинцами» для фашистов...
Сон делал свое правое дело: надвигался, смаривал одного за другим. Слышались легкий посвист, сопенье.
- Уработался, ребя, гляди, спит, - сообщили про Юрку Соболя.
Он вздрогнул во сне. Что привиделось человеку? Может, поскользнули ботинки? Или швелером по голове ухнуло? Под вагонами?
А может, ему братан приснился, который воюет?..
Вздыхала Девятнадцатая группа, ворочалась.
Они едут на фронт
Дни бегут. Уголь сгорел. Тот уголь. Пацаны раньше ложились в постель, чтобы согреться.
Когда ложишься спать, крепче запирай двери. На ключ бесполезно - у Фоки свои ключи. На ножку от табурета надо. А потом натяни на голову одеяло и спи на здоровье. Спи. Потому что самое дорогое на свете - сон. Это здорово - спать в свое удовольствие. Пусть ломятся, пусть стучат в двери кулаками и каблуками, а ты спи, пока не истекли минуты забвенья.
В коридоре гвалт. В суматохе и топоте ног слышится что-то тревожное.