Я снова повернулся к Эвриале.
— Ваши не последовали за нами, когда с Олимпа мы ушли в страны Севера.
— Ошибка. Без вашей защиты за нами начали охоту. Мы бежали в Африку, потом бродяжничали. Вечно бродяжничали. — Она говорила устало. — Я пожила везде, где мог предложить жилье этот мир. Сейчас у меня вилла на юге Франции.
— Чем занимаетесь?
— Я… творю. Да, это самое подходящее слово. Создаю скульптуры. Из камня. — Она отвела взгляд.
Я перехватил вспышку за стеклами и содрогнулся.
— В натуральную величину? Человеческие фигуры? — спросил я.
Кивок. Я снова содрогнулся.
Она засмеялась.
— Поверьте мне, пожалуйста. Я отбираю своих субъектов — убийцы, насильники над женщинами и детьми. Я касаюсь тех, кого закон коснуться не может.
Крики из бара заставили нас повернуть головы. Два сатира заспорили, очевидно, из-за древесной нимфы — дриады. Один выхватил из-за пояса кинжал.
В помещении затихли и зашептались. Сатир с ножом сделал выпад, потом остановился. Он вдруг обрел выражение безмятежного удовольствия.
За стойкой бара Дино стоял в своем полном великолепии. Солнечный свет залил помещение, воздух наполнился пением птиц, любовными шепотами, музыкой, застольными песнями. Сатир зашатался. Луч теплого радостного света брызнул с пальцев Дино. Сияние амброзии свалило создание на пол, хихикающего и смеющегося.
Дино. Дионис. Он может мгновенно сгенерировать у вас в голове целую вечеринку. Правда, последует тяжкое похмелье.
В помещении возобновилась нормальная активность. Я повернулся к смеющейся Эвриале.
— Что привело вас сюда?
Улыбка потускнела.
— Бессмертие и одиночество сочетаются плохо. Стенно, моя сестра, в прошлом году покончила с собой.
— Сочувствую. — Я тронул ее ладонь. Она не отдернула руку.
— Поэтому теперь я снова в пути, иду в мир по другую сторону врат. — Она прямо посмотрела на меня. — А что держит вас здесь, Пауло? Ваше время тоже миновало.
Я огляделся.
— Наши путешественники надеются, что врата ведут в мир, где правят старые боги, в мир, который снова будет им принадлежать. Но это не по мне. Я люблю этот мир. Всегда любил и всегда буду.
Эвриала начала было отвечать, однако следующий звук пришел от Сивиллы. Оракул пронзительно вскрикнула, кинжальный звук сорвал меня на ноги. Гарпии присоединились к ней в долгом пронзительно-зловещем вопле.
— Прибывают! — заревел Дино, швыряя мне мою трость, когда я рванулся к задней двери. Я наполнил трость энергией. Оно потолстела, стала короче, изменила форму, и в рощу я ворвался с молотом Мьёлниром в руке.
Болезненно-желтое свечение, пронизанное прожилками мрака, осветило платформу. Врата открывались. Я бросил взгляд на часы: 7:42. Дино был прав.
Что-то явно не в порядке.
Туман поднялся от черного озерца, свиваясь в дымную колонну. Когда я достиг ступеней, колонна рухнула со вспышкой и грохотом, отбросив меня назад. В ушах зазвенело. Я поднялся — и замигал. На платформе стояла громадная бородатая фигура, с рогатым шлемом на голове и громадным копьем в руке. К другой руке примотан круглый кожаный щит. Рядом стоял воин помоложе, высокий и белокурый, в руке меч цвета крови.
Старший шагнул вперед, и я поднял глаза на того, кто был Одином, Всеобщим Отцом, Зевсом, Осирисом, Брахмой — можете сами продолжить дальше.
Мой папа. Ухмыляясь, он смотрел на меня, своим единственным здоровым глазом, потом заговорил на северном диалекте, который я почти забыл:
— Хей, сынок! Поставишь нам выпивку?
Я поднял свой молот, позади меня заворчал Дино. Папа поднял свободную руку.
— Погоди. Мы здесь, чтобы поговорить, а не воевать.
— Почему мы должны тебе верить? — спросил я.
Он пристально посмотрел на меня.
— Я дал тебе слово.
Я фыркнул, и взгляд его потемнел. Вперед выступил другой воин.
— Тор, Браги — я даю вам свое слово.
Фрей. Один из немногих родственников, по которому я тосковал. Я смотрел на его меч, когда он бросал его в ножны. Клинок Крови. По приказу своего повелителя он может устроить резню. К сожалению, меч не очень-то разборчив, вот почему мы отдали его Фрею. Бог дождя, солнечного света и урожаев, в его природе защищать жизнь. Он единственный, которому доверяли мы все. Я понял, что до сих пор ему доверяю.
— Хорошо. Но Генгнир останется здесь, — сказал я, указывая на папино смертельное копье.
Папа нахмурился в грозовую тучу, однако положил копье.