— Привет, кекс! — сказала Глаша, подходя к нему развязной походкой. — Тут можно пришвартоваться?
Пока не появился Витя Стрельников, она решила обкатать выученные словечки, чтобы впоследствии они звучали более естественно.
— Садись, — пожал тот плечами и окинул Глашу невнимательным взглядом.
«Интересный тип, — подумала та. — Вот только нос у него длинноват. И уши оттопыренные. Зато челка густая. И, главное, точно такого цвета, которого нам с парикмахершей никак не удается добиться при покраске».
Мужчина пил кофе и курил — перед ним стояла пепельница, полная сдавленных в гармошку окурков.
— Слушай, крендель, — снова обратилась к нему Глаша. — Здесь бабло сразу надо платить или когда уходишь?
— Валера, — мрачно сказал мужчина.
— Что — Валера?
— Меня так зовут — Валера. Не кекс и не крендель.
— Ладно, кент, не мороси, — с необидной интонацией попросила Глаша.
Тот в упор уставился на нее. Взгляд был неприятный, какой-то тягучий.
— Хорошо-Хорошо: Валера! — поспешно поправилась Глаша.
Еще не хватает ей повздорить с незнакомцем! В наши дни это чревато: можно нарваться на бандита с покалеченной психикой, который достанет пистолет и сделает тебе бесплатный пирсинг в самом неподходящем месте. Однако, прерывать эксперимент не хотелось, поэтому Глаша, заказав себе ванильное мороженое, снова обратилась к соседу:
— А что, — спросила она, — кофе тут шибко голимый?
— Какой? — искренне изумился тот.
— Ну, плохой, негодный! — нетерпеливо пояснила Глаша.
— Почему плохой? Очень даже ничего.
Небритый Валера отвечал неохотно и на Глашу почти не смотрел. Она воровато потрогала серьгу — разговаривать было жутко неудобно, появился даже некоторый присвист, потому что губы из-за самодельного «пирсинга» смыкались не до конца.
— А ты не в курсе, здесь берло подают? — снова пристала она к соседу.
Тот только фыркнул. Было ясно, что он снова не понял, о чем речь.
— Старикан замшелый, — пробормотала она с чувством собственного превосходства. Потом повысила голос и «перевела»:
— Берло — это выпивка.
— Господи, в каком инкубаторе тебя вывели? — изумился тот, склонив голову к плечу.
— Давай не переходить на личности! — предупредила его Глаша. — А то я тебе с тыквы слепок сниму. Ты кишкануться сюда пришел? Так вот кишканись и соскакивай!
Ей так понравилась собственная находчивость и то, как художественно вплетались в речь выученные словечки, что она приободрилась. Когда Витя Стрельников затеет с ней беседу, то в два счета забудет о разнице в возрасте!
Она поглядела на часы — стрелки показывали без пяти минут восемь. Ее сосед тоже посмотрел на часы, а потом на дверь. Дверь была у Глаши за спиной, поэтому ей все время приходилось вертеться. Ведь Витя мог и не узнать ее со спины, всю в заколочках и в коротенькой кофточке, оставлявшей открытой полоску тела над поясом джинсов. В конце концов, только вчера днем она предстала перед ним в консервативном костюме, заурядно причесанная, без сленга, пирсинга и, главное, без желания понравиться.
— Кульно, что здесь жужу крутят, — заявила она совершенно скисшему соседу. — Люблю я это дело! И не какой-нибудь отстой, а конкретный музон!
— Конкретный — это какой? — рассеянно спросил тот, не отрывая взгляда от двери. — Тяжелый металл?
— Конкретный — это значит прикольный, клевый. У тебя чего, детей нет?
Тот не успел ответить, потому что к столику неожиданно подошел Витя Стрельников и, уставившись сверху на улыбающуюся Глашу, удивленно воскликнул:
— Ой! А я вас сначала даже не узнал!
Он был одет и причесан, как «хороший мальчик», и Глаша рядом с ним смотрелась примерно так, как Жанна Агузарова могла бы смотреться в паре с Муслимом Магомаевым. Их чисто внешнюю несовместимость заметил и противный Валера — у него сделалось такое изумленное лицо, что Глаша даже хихикнула.
Витя выдвинул для себя стул, резко сел и несколько раз кашлянул, поднеся ко рту кулак. Глаза у него бегали по сторонам, а уголок рта некрасиво дергался. «О! — подумала Глаша. — А я его задела! Если он еще сейчас посмотрит на часы, можно будет считать, что мальчишка у меня в кармане». По ее наблюдениям, когда мужчина смотрит на часы в присутствии женщины — значит, он заинтересован, но не желает этого показывать.
Витя Стрельников посмотрел на часы, и, чтобы не спугнуть его, Глаша светским тоном сказала:
— Вить, я хочу угостить тебя чем-нибудь. У меня сегодня хрусты есть.
— Да что вы, что вы! — встрепенулся тот и поглядел на нее испуганно. — Я сам!
— Ладно тебе! — Глаша похлопала его по руке, которая тотчас же убралась под скатерть. — Ты ведь студент, сам хрустов не зарабатываешь, небось самовар доишь?
— Простите? — тонким, петушиным голосом переспросил Витя. — Какой самовар?
Лицо у Глаши непроизвольно вытянулось. С двух слов стало понятно, что «пассажир не рубит».
— Доить самовар — это значит брать деньги у папы, — пояснила она.
— Так и есть, — неожиданно подал голос небритый сосед. — Он доит самовар. И в настоящий момент самовар находится в стадии закипания.
Глаша удивилась, а Витя Стрельников втянул голову в плечи. Она поняла, что юношу нужно защитить.
— Ну ты, мурня небритая! — с вызовом заявила она. — Скинься в тюбик!
— Прелестно, — процедил сосед. — Элиза Дулитл в современном варианте. Вот что, Витя, иди домой, а мы тут с тетей Глашей поболтаем.
— Откуда ты знаешь, как меня зовут? — та не смогла скрыть своего изумления.
— Эт-то мой отец, — сглотнув, пояснил Витя Стрельников и поднялся на ноги. — Пап, ты знаешь что? Ты много на себя берешь. Я не для того тебе все рассказал, чтобы ты за мной шпионил. Все время говоришь — доверие, доверие, а сам ведешь себя, как…
— Как долбак, — с готовностью подсказала Глаша.
— Витя, иди домой, — холодно повторил Стрельников-старший. — А мы тут с мисс Дулитл посидим тет-а-тет.
— Ну и посидим! — неожиданно струхнув, согласилась Глаша. — Не переживай, Витя, мы еще с тобой пообщаемся.
Витя пробормотал что-то неразборчивое и быстро вышел из кафе.
— Пообщаетесь, — ласково кивнул Стрельников-старший. — Один раз — туда, другой раз — обратно. Но сначала пообщайся со мной, детка. Кстати, что это у тебя на губе?
— Пирсинг, — коротко ответила Глаша и выразительно подрожала ноздрями, чтобы показать, насколько она рассержена. — Ты, конечно, запретишь своему сыну мне помогать.
— Конечно.
Глаша посмотрела в его мрачные темно-зеленые глаза и поняла, что тактику придется сменить. То, что годилось для сына, никоим образом не могло пронять папашу.
— Послушай, — сказала она нормальным голосом, решив, однако, не переходить на «вы». — Я не собиралась доставлять Вите неприятности.
— Да что ты говоришь? Втянуть мальчишку в крутые разборки с агрессивным инвалидом! Требовать от него какое-то заявление!
— Я всего лишь просила позволения упомянуть его фамилию! — возмутилась Глаша.
— Ага! Чтобы его потом избили или вообще — пырнули ножом!
— Какая глупость! — рассерженно воскликнула она, испытывая смутное беспокойство. Ведь она и в самом деле не знала, на что способен Дукельский в борьбе за свои позвонки. Может быть, он профессиональный аферист и промышляет таким образом по всем московским пляжам?
— Бедная маленькая мисс Дулитл! — дурашливым голосом протянул Стрельников. — Она чиста и наивна, как «фиялка»! Она не хотела ничего плохого!
— Перестань меня так называть, — сердито сказала Глаша.
— А ты перестань преследовать моего сына!
Он и сам выглядел как бандит, со своей щетиной и высеченными из гранита губами.
— Ладно, считай, что перестала, — мрачно согласилась она. — Выбрасываю белый флаг. Пойду под суд за то, чего не делала.