Арцыбашев дольше многих из нас оставался в России. Он знал, что без России ему не выжить, что вне России - он задохнется. И если он покинул Россию, именно сознательно покинул, а не бежал из нее, то потому и для того, чтобы заняться политикой так, как он ее понимал...
* * *
С момента приезда Арцыбашева в Польшу начинается новая полоса его жизни.
Полоса воистину героическая.
Он посвятил себя всецело борьбе. Он боролся за Россию, против большевиков, он боролся с косностью эмиграции, он боролся со смертью.
Тяжелый недуг ни на минуты не давал ему покоя. Сколько раз Арцыбашев, как бы извиняясь за недостаток своей работоспособности, говорил:
- Поймите, ведь мне все время приходится бороться со смертью!..
Когда человек умирает, а особенно такого масштаба, как Арцыбашев, у оставшихся в живых всегда пробуждается ощущение вины перед умершим, ощущение виноватости. Ушел от нас человек, а мы не успели оценить его, не сумели помочь ему.
Несомненно, это чувство вины испытали очень многие из нас.
Чем можем мы искупить свою вину перед ним?
Прежде всего, всегда носить в душе своей образ стойкого, непоколебимого принца из трагедии Кальдерона.
Именно таким непоколебимым принцем был Арцыбашев.
Надо сказать откровенно: большевики безмерно всем надоели. Кажется, они и сами себе надоели. И если они продолжают нам и себе надоедать, то во многом потому, что все мы как-то устали. Все начали забывать о необходимости непосредственной, последней, встречи с ними.
Отсюда все виды соглашательства. Отсюда иллюзии, что большевики как-то образумятся, причешутся и вымоются.
Как будто можно их вымыть, отмыть с них всю налипшую на них грязь и кровь.
Наш "стойкий принц" ясно видел всю иллюзорность этих соглашательских попыток. Он своим "верхним чутьем" видел ультрафиолетовые лучи соглашательства, видел всю опасность усталости. Он знал, что Царство Божие силою нудится, и беспрестанно будил нас, иногда с любовью, когда он видел, что мы, по слову евангелиста, заснули от печали, иногда с гневом, когда видел, что мы спим жестоковыйности нашей.
И мы предадим ушедшего от нас, если окончательно уснем.
Для нас освобожденная Россия воистину представляется Царствием Божием, и мы должны же понять, что Царство Божие силою нудится.
И это первый завет Арцыбашева.
А второй его завет изложен в известной притче Мицкевича, о которой так кстати напомнил недавно Е. Н. Чириков.
В "книге великой скорби" Мицкевич рассказывает:
Мать впала в тяжелую и продолжительную летаргию. Сын созвал на совет всех знаменитых врачевателей. Все они сошлись в одном только - что положение больной угрожает смертью, но в средствах лечения не соглашались между собою; каждый определял болезнь по-своему и каждый предлагал лечить ее своими средствами. Между тем положение больной ухудшалось с каждым часом. Мольбы сына о помощи не приводили ни к каким результатам; врачеватели спорили, и (никто не соглашался уступить в атом бесплодном споре. Тогда сын воскликнул в отчаянии:
- О, несчастная мать моя!..
А. Мицкевич дополняет свою притчу таким послесловием:
"Есть люди в нашей Иране, говорящие: пусть лучше Польша спит в неволе, нежели пробудится когда-нибудь на голос аристократии. Есть и другие, говорящие: пусть лучше спит, нежели проснется по воле демократии. И есть третьи, говорящие: пусть спит, лишь бы не проснулась в этих пределах...
Все эти люди - врачеватели, а не дети, и не любят они матери своей...
Истинно говорю вам: не доискивайтесь того, какое будет правление в будущей Польше, и не загадывайте о границах.
Довольно знать, что правление будет лучше всех, какие были, ибо каждый из нас носит в сердце своем семя грядущего закона и меру будущих пределов..."
"Я не правый, не левый, не монархист, не республиканец, я просто русский человек, любящий свою Родину", - говорил про себя Арцыбашев.
Как это близко к притче Мицкевича!
Ничто так не огорчало Арцыбашева, как споры "врачевателей" между собою, и он с гневом обрушивался на них, рискуя остаться одиноким. Он отлично знал, что "врачеватели" не простят ему правды, которая, как известно, глаза колет.
Но Арцыбашев не хотел с ними считаться. Для него они все были пассажирами в "карете прошлого".
Он считался не с ними, а с "простыми русскими людьми", не искушенными в сложных партийных комбинациях и бесконечных политических программах. К ним он обращался со своим огненным словом, их он непрестанно призывал к действию, к борьбе, к объединению.
И если первый завет Арцыбашева заключается в словах: "Любите Мать вашу, Родину нашу, превыше всего и остальное приложится".
А еще короче политическое завещание дорогого ушедшего можно формулировать так:
Примирение - в непримиримости.