Как сено мокрое в стогу).
Потом в лесу мы елку наряжали,
Чтоб посмотреть, что с ней произойдет
Когда-нибудь, обычно – через год.
Часы бежали...
Мы нехотя, но возвращались, чтобы
Успеть на нужный (нужный ли?) автобус.
Автобус ехал мимо церкви. В ней
Слова на стенах – клички лошадей...
–––
Что есть глупей охоты? –
Писание стихов?
Игра в футбол до пота
(Без денежных призов)?
Конечно! Глупо также
Держать котов, собак,
Не как ночную стражу,
Не к выгодной продаже,
А в общем – просто так.
Не мудро лезть куда-то,
Где раньше не бывал,
Работать без зарплаты,
Смирять девятый вал,
Любить, не зная, кто же
Тебя так опьянил
(Что выяснится позже,
На склоне дней и сил).
А много ль толку в дружбе?
Вот если друг богат,
Тогда, конечно, нужно
Быть верным другом, брат.
Жить беззаботно, смело,
Когда пуста сума,
И это тоже дело
Несильного ума.
Но не умней и вера
В Того, кто создал всех.
Коль есть Он, верю: первым
Он и придумал смех.
Мы все, возможно, вышли
Из шуточек Его.
Что есть смешнее жизни?!
Живем же... ничего.
Но есть в летучих чарах
Игрушечных затей
Божественный подарок.
Для выросших детей.
–––
Друг однажды сказал: «Поедем
К деду с бабкой в деревню. Там –
Лес, река, дом крестьянский, всё это
С детства милые мне места».
...По булыжной дороге Ростовской,
Что вилась вдоль старых берез,
Дряхлый, тесный, веселый автобус
До Ильинского нас довез.
И по лесу в сторону Устьи
С рюкзаками и ружьями за спиной
Мы пошли по тропе не узкой.
Хрупкий лед трещал под ногой.
Воздух был, как будто в начале
Послегрозья – прохладен и нов.
Мы шли, конечно, не замечая
Вассиановых древних следов.
Мы не знали, что к Устье когда-то
Пробирался этим путем
Некий инок – и также крылато
Билось сердце ждущее в нем?!
Наша память была чиста...
Тот чернец был нам не чета.
–––
Ручьи в движении игривом,
Как на току тетеревином,
Не умолкали ни на миг,
Пока их птичий голос тихий
Не заглушил реки Звенихи
Звериный непрерывный рык.
Но вот – видна опушка леса,
И перед взглядом нет завесы.
По косогору – на простор
Выходим. Троицкое, церковь.
Но нас ведут иные цели.
Идем быстрей, чем до сих пор.
Стремимся дальше мы,
Туда,
Где избы за рекой толпятся,
Где, если от моста подняться,
Нас ждет деревня Слобода.
Конец пути. Свобода?
Да!
–––
И были будни, точно праздник...
Егору слепнувшему я
Читал библейские рассказы
(Что после Книги Бытия).
А баба Анна угощала
Нас преснецами с творогом.
Мы по хозяйству помогали:
Дрова кололи колуном,
Носили воду,
Со двора
Навоз на огород носили...
Но мы, конечно, лесом жили.
Нам и теперь туда пора...
–––
Апрельских полян старотравье
Покрыто было водой.
Я вспомнил! Всё новое, здравствуй!
Мир здешний – не новый, а – мой!
Здесь солнце и сверху, и снизу,
На небе и у сапог.
Жизнь вольная – солнца брызги –
И там, высоко, и – у ног.
Здесь кажется: жизнь – без предела.
Но воды – к пределу спешат,
И вылететь хочет из тела
Туда же – к пределу – душа.
–––
Всё, что раскинулось вокруг,
Показывал мне щедро друг,
Как дом свой.
Мы сначала
К реке спустились,
А потом,
Облазили весь этот дом –
От крыши до подвала.
Боры ближайшие (до Клина)
Сравню, наверное, с крыльцом.
Через него мы входим в дом –
В приустьичную половину.
А если путь у нас намечен
В другую сторону,
Войдем
В уютный Óсек. Здесь, как печка,
Сосновый бор обдаст теплом.
Потом – Точищи, где над нами
В березах свет такой, что он
Не мог быть солнцем сотворен.
Стоим, как перед образáми.
За Дубняками – царство гор,
И высоту здесь не опишешь.
Царим, как в первый раз на крыше,
В груди – восторг.
А там, где Каблуково поле, –
Глубокий, весь в лесу, овраг.
Нет, не могу его никак
Сравнить с подвалом и подпольем.
Здесь, на границе с полем плоским,
Мы видим, как почти у ног,
Два рябчика – веерохвостны –
Бегут, услышав наш манок.
Внизу – тенисто и чуть влажно,
Прохладно даже жарким днем.
И если рухнет мир однажды,
Мы здесь его переживем.
Как неприступны эти стены!
Они – защита от полей
Богатства листьев и стеблей,
Следов непуганых зверей
И птиц в коронах драгоценных.
На дне оврага вечно льется
Живоначальная вода.
Кто был здесь, тот сюда вернется,
Хоть мысленно,
Хоть иногда.
...Друг изменился за неделю,
Показывая мне свой дом.
Его глаза теперь блестели.
И я был счастлив в доме том.
––
Белолицый день угасает,
Из цвета уходят силы.
Длинная тень косая
Почти остановилась.
Скоро мы будем на тяге:
Идем в Пустóшку, к реке.
Слышно, как лают собаки,
В деревне, невдалеке...
Дошли. Под ольхою вдвоем
Встали; притихли и ждем...
Посланец сумеречного мира
Летит почти неслышно,
Почти незримо.
Как неожидан тихий хриплый хорк его,
Он возникает – из ничего;
Хотя сама лесная эта птица
Из прошлогоднего листа, наверное, родится.
Уже дрозды все отошли ко сну,
Лишь он сгущает тень и тишину.
Он подлетел и улетает дальше,
Он сам – и тишь, и тьма,
Последний вальдшнеп.
Ну что ж, пора и нам с тобой...
Тропу теряя, мы идем домой.
–––
Тратить слов мы стали всё меньше:
Мы без них говорили друг с другом –
Улыбкой, глазами, движением...
Это вовсе не трудно.
Мы друг с другом нашли понимание,
Понимание мира нашли.
Голос неба – простое молчание –
Долетел до нас –
От земли.
2. Дорога на Губино
Через несколько лет мы собрались
Отпуск свой провести в Слободе.
Мы встретились на Московском вокзале,
Друга мать и родственники провожали.
Никто не думал о близкой беде.
В этот раз мы собрались рано.
Был апрель
И в нас – счастливый такой непокой.
Ах, какие мы строили планы,
Сколько времени было у нас той весной!
...Среди других стояла там на перроне
Его двоюродная сестра.
Но я слишком быстро очутился в вагоне...
Значит, было еще не пора.
–––
Мы в Ильинском расстались. Как же
Близка к нам была Слобода!