–––
«Ты не думай, что я только и знаю,
Как заполнить пóдпол свой да сарай.
Я уже давно понимаю,
Что мне нужен не только сам урожай,
Но и дело выращивания урожая.
Потому-то не просто к клубням
И к зерну я привязан тут.
Я землю люблю, – и она меня любит,
Инструмент люблю, – и он меня любит.
Вот это и есть крестьянский труд».
Часть вторая
ТЕЧЕНИЕ
ДОМ
1. Изба
Еще хранятся здесь старинные предметы,
Которые служили весь ушедший век.
Их действие на нас еще заметно
(Но, может быть, уже и не на всех).
Нет многих лиц, глядящих со стены
На жизнь, которую понять им было б трудно,
А нынешние, глядя с этойстороны,
Себя невольно сравнивают с теми, кто – оттуда.
Уже небратство есть (как ветра с мертвой веткой)
Предметов старых – с нынешним житьем.
Вот и живем мы здесь давно уж только летом.
Но все-таки пока еще живем.
А надо ль сравнивать людей и поколенья?
Живущий, как известно, несравним.
И все же польза от взаимного гляденья
Для нас, конечно, есть. Но нужно ль это им?..
Печально мне спокойное незнанье
Как жизни тех, кто нас сюда впустил,
Так и старинного призванья
Вещей, хранимых из последних сил.
Здесь центр всего – тепло от печки русской.
Она – и мать, она – и власть.
Ведь у ее мерцающего устья
Жизнь здешняя когда-то началась.
Избу же эту старую, простую,
Которая для нас важней иных дворцов,
Построил вместе с братьями над Устьей
Егор Михайлыч Кузнецов.
2. Исход
У Егора дом высокий,
В доме ‑ девок урожай.
Кто задумает жениться ,
Тот к Егору поезжай .
(Местная частушка прошлых лет)
Дни, в труде протекая,
Могут даром пропасть.
Трудно строить, не зная,
Как поведет себя власть:
По-петровски?
По-бесовски?
По-хозяйски?
По-босяцки?
Счастье было едва ли:
Быт крестьянский суров.
Но в двадцатые дали
Землю – десять паёв.
Им бы жить и пахать бы
(Семь родилось детей),
Девок вырастить к свадьбе
И поднять сыновей.
Но советская власть –
Не баранка, не сушка.
Жизнь семьи завилась,
Как сосновая стружка.
–––
Поначалу семейству дали
На семи полях – семь полос.
Клевер сеяли, картошку сажали,
После репы – лен, жито, овес.
(Егору с Анной дети уже помогали).
Доставалось всё потом и кровью.
Жизнь наладилась, наконец:
Появился конь, две коровы,
Завели романовских овец.
(Коль скотиной обделен,
Как ты вырастишь свой лен?).
А косили в пойме – на Рóгах,
Был в Курышине также покос.
Хлопотать приходилось много,
У детей доходило до слез.
Зимою льном занималась Анна –
Куделью да маслом. А всю весну
Сидела она у ткацкого стана,
Ткала суровую новинý.
А Егор после заморозков осенних
Работал в лесу и на постройке дорог;
Иногда он ездил на базар в Заозерье,
Чтобы продать полсажени дров.
Для детей (а каждый чуть-чуть да не сыт)
Был приезд отца – как праздник.
Привозил из Ильинского он мироновской колбасы,
Из Заозерья – связку баранок.
Жизнь была не легка, но, к счастью,
Постепенно светлела она,
Как лежащая на мартовском насте
Небелёная новинá.
И если б оставили деревню в покое,
Жизнь потекла бы, как масло льняное.
––
Но вот – ветер столичный
Весь достаток унес:
Труд закончился единоличный,
Появился колхоз.
Сдали лошадь, корову,
Инвентарь, семена,
Амбар, ригу, сарай новый...
Да, иные пошли времена!
Как непаханый воздух,
Стала общей земля,
И от этого позже
Разлетелась семья.
По советскому свету
Раскидало детей,
Что солому под ветром, –
Пятерых дочерей
И двоих сыновей.
–––
В годы те немилые
Потерял фамилию
Житель слободской.
Очень смело начал он
В Слободе начальствовать.
Способ-то простой:
Коли раскулачивать,
Значит, надо начисто
Обобрать дома,
Из которых выгнали
Всех хозяев (выслали);
Жизнь для них – тюрьма.
Что в домах осталось, то
Следовало, стало быть,
Государству сдать.
Всё, что взято сговором,
Где-то в Каблуково там,
Стали продавать.
Ну а этот деятель
О себе радетель был:
Тихо забирал
Он из обще кучи-то
Часть вещей (получше что),
И не продавал.
Так его фамилия,
Как вода над вилами,
Вся ушла.
И вот –
Стал его не Галкиным
Звать, а – Раздевалкиным,
Слободской народ.
–––
... Были долгие годы
(До войны и потом) –
Жили Анна с Егором
В нашем доме вдвоём.
Приезжали к ним дети.
(Гости! Что с них возьмёшь?).
Дети, внуки – как ветер:
Ну, гостинцы, приветы.
Жизнь своя у них. Что ж...
После смерти Егора
Жизнь совсем замерла.
Дрань на крыше так скоро
Погнила, потекла...
–––
Остывает замолкнувший дом,
Зарастает порог лопухом;
Бельма окон – доски-закрóи –
Знак покинутых жизнью построек.
Уж не шепчут поленья в печи,
Даже мышь не шуршит, не пищит.
Днем темно, но луч тонко-нежный
Освещает немного мир прежний.
Всюду чисто, ведро – без воды.
Для мышей не видно еды.
Ничего на столе не пылится.
А в углу – пустая божница.
Отступление об ожидании Иного
В час другого дня зачатья,
Если свет готов к рожденью,
Зреют новые понятья
Для дневного воплощенья.
Новый день – еще икона;
Он почти что бестелесен,
Он еще настолько новый,
Что теням в нем нету места.
Как в нем жизнь пойдет? – Иначе?
Потечет блаженство речкой?
В нерешаемых задачах
Пропадут противоречья?
Бестенистые надежды
Только в этот час возможны:
На понятьях – нет одежды
Из вещественной рогожи.
В час другого дня зачатья
Не видать его итога,