— Молодец, Люська! — белобрысый красивый парень, на лице которого ещё не обозначились следы алкоголизма, обнял Людку за плечи.
Она движением плеча, как бы стряхнула его руку, а Дзюба глянул из-подо лба на парня:
— Цыган, не лезь поперед батька в пекло.
— Да я так просто.
— Да, Микола, у Любки там точно пекло. Я прошлый раз чуть не сгорел, — подметил парень по прозвищу Мандалина или сокращённо Манда.
— Чего ты брешешь, — заявила Людка, — с твоими дровами не только пекло не нагреешь, картошку не сваришь.
За столом захохотали. Полная Варька, видимо, раньше красивая девушка, со щеками с синюшным оттенком, и без кисти на правой руке, отрубленной прессом на кирпичном заводе, добавила:
— Конечно, одной палкой не сваришь, а больше у него и не получается.
— Идём сейчас покажу, — возмутился Манда.
— Кончай базарить! Наливай, Фрина, — скомандовал Дзюба.
Фрина, маленький, блатноватый, с большим орлиным носом пацан лет семнадцати по имени Тарас получил своё прозвище ещё в детстве.
Подражая взрослым, ругался матом, но букву Х не выговаривал и у него получалось выражение «не френа», которое его дружки трансформировали в Фрину… Разливающим по стаканам водку, сделал его Дзюба по той причине, что Фрина мало пил, водку разливал всем одинаково, а главное, никогда не проливал.
Пили допоздна, «девушки» меняли мужиков, а те девушек. Начинали с разрешения Дзюбы. Иногда он оставлял себе одну до утра, но это случалось всё реже.
Проснувшись утром, увидел, что Людка прибирает в комнате и спросил её:
— Похмелиться есть чем?
— Я для тебя сто грамм запрятала от тех алкашей. А то бы всё вылакали.
Дзюба выпил остаток бормотухи, крякнул, помотал головой, взял со стола кусочек лука и хлеба, закусил, сполоснул под умывальником голову и пошёл на работу. В автобусе он видел, что от него отворачиваются не только женщины, но и мужчины, а один сочувствующий мужик лет пятидесяти спросил:
— Что, вчера было?
Дзюба ничего не ответил, только кивнул головой.
Алисов, приехавший на работу раньше обычного, встретил бригадира с тревогой на лице. Он отвёл Дзюбу в сторону и стал сбивчиво рассказывать о вчерашнем происшествии. Дзюба не перебивал и, набычившись, слушал. Алисов закончил свой рассказ вопросом:
— А что с тугриками делать, что я вчера получил?
— Как что? Отдашь с получки.
— А Катьке что я принесу? Она мне уже вчера предложила выбираться с хаты.
— Большая беда! Я к себе тебя возьму, за плату, конечно.
— Не надо, бугор, так шутить. Расплачусь, но не сразу.
— Федька знает об этом всём?
— А как же. Его матка понятой стояла.
— Ладно, давай работать.
— Ты Николай, не обижайся, но я с сегодняшнего дня завязываю пить.
— Чего так?
— Не хочу дочку потерять.
— Катьку, депутатку, ты не хочешь потерять.
— А хоть бы и так, — сказал Петро и полез на крышу работать.
Целый день работали молча. Перебрасывались словами редко и то по работе. У Дзюбы стало складываться ощущение, что он потерял большие деньги. И не просто потерял, а их у него нагло забрали. Кто? Этим вопросом он не интересовался. Сегодня же надо забрать монеты у Васьки-механика. Дзюба считал Ваську простачком и не сомневался, что тот вернёт ему монеты. А если не вернёт? Вернёт, если его придавить.
Вот только где сегодня взять тридцать рублей, чтобы вернуть их Ваське? Целый день его мучила эта тема.
Петру же после обеда нестерпимо захотелось выпить, он клял себя за эту слабость и думал как он сможет вечером увернуться от выпивки.
Но Дзюба не предложил выпить даже после того, как хозяйка вечером дала ему бутылку самогона. Он положил её в котомку, которую носил с собой.
— Я поеду в контору, а вы езжайте домой.
Алисов и обрадовался и сожалел, что бугор не предложил им выпить и зажал бутылку. Он на радость жене поехал домой трезвым.
Дзюба покрутился во дворе участка, дождался пока Млынарь стоял один, остановил его.
— Механик, мне нужно поговорить с тобой.
Вася, как всегда радостно улыбнулся, развёл руками.
— С тобой Николай, всегда — пожалуйста. А в чём разговор?
— Я хочу, чтобы ты вернул мне монеты.
— Что значит вернул? — хмыкнул Млынарь. — Я у тебя их купил.
— Не купил, а выдурил за тридцатку.
— Я-а? Выдурил?
— Не валяй дурочку, если их у тебя нет сейчас, принеси завтра, и я верну тебе твои гроши, — в голосе Дзюбы появилась сталь и слышалась скрытая угроза.
— Да нет их у меня, я в тот же день какому-то интеллигенту продал за сотню. Могу с тобой поделиться. Хочешь двадцатник?
— Нет, мне нужны монеты. А не отдашь, будем говорить в другом месте.
— В каком же?
— В мусорке. Мусора интересуются этими монетами.
— Ах, вот оно что! К мусорам ты не пойдёшь по одной причине, — уже серьёзно, без улыбки говорил Млынарь, — они поинтересуются твоим личным делом и в моё заглянут, и, посмотрим кому они поверят.
— Короче, чтобы монеты завтра были у меня, а не то разговор будет другой, — уже с явной угрозой произнёс Дзюба и пошёл на выход со двора.
«Он ещё узнает, кто такой Дзюба. Я таких мазуриков знаю. Академий не проходил как я, а намёк на мои судимости сделал — щенок!».
Но не мог знать Дзюба того, что развязный, косящий под деревенского шута механик, далеко не мазурик. Прошедший трёхгодичную службу в войсках МВД, он хорошо знал тип людей вроде Дзюбы. Пришлось ему и на вышке стоять, и колоны с заключёнными водить, и беглых ловить, и личные дела их читать. Служил он на севере, в лагере с осуждёнными на максимальные сроки за убийства, грабежи, разбой, многократные изнасилования. Как-то он взялся читать книжку, где заключённых представляют жертвами, а охрану палачами. Бросил читать посредине. Почитал бы тот писатель дела этих «жертв» и приговоры им вынесенные с описанием того, как эта «жертва» изнасиловала трёхлетнюю девочку, а потом засунула ей в половые органы электросварочные электроды. Погонялся бы по зимней тайге за тремя беглыми, вооружёнными автоматом «АК», забранного у убитого ими молодого солдата, а потом выносил бы на себе тяжело раненого этими же «жертвами» товарища. В том деле застрелил Василий Млынарь стрелявшего, а остальных не дал застрелить подоспевший капитан.
Тогда они были враги, которых надо уничтожать. Они убивали до зоны, убивали в зоне и будут убивать на свободе. Млынарь не понимал, почему убийцы выходят на свободу. Их, по его мнению, нужно отстреливать, как бешенных собак. Василий не любил читать детективы, всего прочитанного в зоне ему хватило надолго. И не любил он рассказывать о своей службе. Ведь та его служба, собачья работа, чтобы там замполиты не говорили о долге перед Родиной, священной обязанностью и тому подобное. Но собаку бог создал для такой работы, а он человек. И его дело работать мирно на свою семью. Василий заставлял себя забывать всё связанное с его службой, но это оказалось невозможным. Он выбрал хорошую тактику: на людях быть весёлым, бесшабашным парнем. И только жена его Тая знала, как он мечется и кричит во сне: «Стоять! Стой стрелять буду! Руки за спину!»
Понимал Василий и то, что угрозы такие как Дзюба, на ветер не бросают. А его сведения о том, что монетами заинтересовалась милиция, наверняка не голословны. Значит монеты дорогие и надо их запрятать получше.
Дома Млынарь завернул монеты в тряпку, вложил их в пол-литровую банку, залил её водой, закрутил крышкой для консервирования и смазал её солидолом. Жена и сын уехали к тёще в деревню, и он спокойно раздумывал. Закопать? Найдут миноискателем, он сам когда-то искал пропавший в части пистолет. Василий решил запрятать банку в небольшой пещере, образовавшейся под корнями вербы. Не так давно он вытащил оттуда двух громадных раков.