Жене он ничего не сказал. Зачем её волновать? И она точно начнёт отговаривать.
– Что-то ты, Лёнька, сегодня не в своей тарелке? – спросила вечером жена.
– Устал, я Неля, сегодня.
– Отдыхай, сегодня по телеку опять Штирлиц.
– Я его наизусть знаю, но посмотрю. Даже удивительно, что такой фильм поставила женщина.
– Это подтверждение твоих же слов, что женщины умнее мужчин.
– Конечно, умнее, – сел на своего конька Леонид, – все женщины царицы и королевы правили лучше мужчин. Это с приходом демократии нам, мужикам, удалось захватить все бразды правления в мире, но попомнишь мои слова, что скоро, и мы его застанем, придёт время, и женщины придут к власти.
– Ты дома моей власти не хочешь, а говоришь о мире.
– А кто же мной правит как ни ты?
– Садись ужинать, тобой легче сытым править. :Леонид поужинал и сказал Неле:
– Схожу-ка я к родителям, мне сестра говорила, что мама себя неважно чувствует. Я не надолго.
Родители жили в пяти минутах хода в недавно построенной девятиэтажке. Поцеловав маму, круглолицую дородную женщину с украинскими чертами лица, Лёня зашёл в комнату и поздоровался с отцом, сидящим в кресле у телевизора. Отец и сын были удивительно похожи во всём, только походка и сутулость отца отличала их. Да ещё возрастная печать на старческом лице отца говорила о том, что Лёня их поздний ребёнок. Поинтересовавшись здоровьем родителей, сын узнал, что у матери последнее время очень болят ноги, у отца пошаливает сердце и болит спина. Но родители не ныли, не жаловались плаксиво на своё состояние, а просто констатировали факт.
– Пап, а я к тебе по делу, – отец вопросительно посмотрел на сына, – мне нужны сейчас деньги.
– Ой, Лёня, хорошо тебе, что только сейчас. Мне в твоём возрасте они нужны были всегда. Это сейчас мы умудряемся откладывать на похороны, что бы не вводить тебя с Леной в расходы, а раньше их никогда не было.
– Пап, кончай ты об этих похоронах. Думаешь, мне приятно о них слушать?
– Смерть, сын, дело житейское, ты это поймёшь позже, когда тебе будет столько, сколько нам с мамой. И сколько тебе нужно? – без всякого перехода спросил отец.
– Что, лет? – не понял Леонид.
– Денег, – засмеялся отец.
– Ты всегда так каламбуришь, что тебя сразу и не поймёшь. Две тысячи.
Отец молча встал и пошёл в спальню. Его не было минут десять, потому что достать деньги из тайника было не просто. Отец соорудил в нижнем ящике шкафа вторую стеночку, мудрёно выдвигающуюся и за неё прятал деньги. Он уже много раз показывал своим детям, где лежат деньги.
– А то умрём мы с матерью, вы продадите шкаф вместе с деньгами и похоронить нас не будет за что.
Лёня, как и большинство детей, понимал, что когда-то это должно случиться, но представить себе не мог, что родителей не будет, и каждый раз говорил отцу, что такими разговорами он морочит голову себе и другим, имея в данном случае себя. Мать обладала большим тактом и никогда не говорила детям о своей смерти. С отцом они иногда говорили об этом, но только вскользь.
Наконец, отец вышел и положил деньги на журнальный столик.
– Здесь две тысячи, пересчитай.
– Ну что ты вечно с этим пересчётом. Я знаю, что ты не собираешься меня дурить.
– Не в этом дело. Я могу ошибиться, а деньги счёт любят.
Леонид пересчитал деньги, положил их в карман.
– Папа, я тебе их скоро отдам.
– Я, сын, не требую немедленной отдачи, можешь сразу и не отдавать, отдашь нам потом, когда нас не станет. Это деньги целевые.
– Опять ты, папа, за своё.
– Ну хорошо, не буду. Могу я поинтересоваться, если это не секрет, зачем тебе деньги?
– Какой секрет? Я хочу поехать в турпоездку по Японии, а путёвка дорогая.
– Мне пришлось воевать против японцев ещё в тридцать девятом на
Халхин-Голе. Живых японцев я видел пленных, зато мёртвых…
– Хватит о японцах, Боря. Я ними сыта по горло ещё сорок лет тому. И Лёне оно не нужно, – вмешалась мать.
– Не дашь вечно слова сказать, не я же начал, – обиделся отец.
– Я пошёл домой, не ругайтесь.
В пятницу, после того как Млынарь разогнал все свои механизмы, он заглянул в кабинет Титоренко, но там были люди. Леонид Борисович кивнул головой, что заходи, и продолжал разговаривать с механиком участка механизации. Млынарь нервничал и сидел как на иголках, поглядывая на часы. Ему назначили встречу на базе сельхозтехники, и он не имел права опаздывать. Титоренко уловил нетерпение Млынаря.
– Василий, я сейчас заканчиваю..
Когда кабинет освободился, Млынарь достал монету, положил на стол и сказал, что он сейчас убегает, а после обеда зайдёт. Титоренко за ним закрыл изнутри дверь на ключ, достал из своего письменно стола лупу, которой часто пользовался, и стал рассматривать монету. Всё совпадало с рассказом Польского. Но не подделка ли это? Покачал ладонью с монетой – тяжёлая. Положил в ладонь два пятака, никакого сравнения по весу. Решил, что настоящая и удовлетворённо положил в карман.
После обеда отдал Млынарю деньги и тот также молча положил их в карман, не считая.
К концу дня зашёл Анатолий Фёдорович.
– Здравствуй, Леонид Борисович.
– Пламенный привет советским профсоюзам!
– С тебя бутылка.
– Прямо сейчас?
– Можно и сейчас, ты включён в состав группы для поездки в Японию.
– Спасибо, по такому поводу можно,.
Титоренко открыл ключом стоявший в углу самодельный шкаф, называемый сейфом, достал начатую бутылку коньяка, плитку шоколада и два стакана. Налил один стакан до краёв, а себе остаток, грамм пятьдесят.
– Нет, надо поровну!
– Мне ещё сегодня надо идти по делу, – соврал Титоренко и они выпили.
Анатолий Фёдорович поднёс стакан к своим всегда лоснящимся губам и стал медленно пить коньяк, явно получая удовольствие.
– Ты знаешь, Анатолий, я всегда любуюсь, глядя как ты пьёшь. Тебе можно позавидовать. Другие пьют, морщатся, кривятся, а у тебя она льётся в рот, как сок, приятно смотреть.