— Выступать хочет!
— В «Апреле» петь!
Химичев, как ни в чём не бывало, приблизился к ребятам, остановился. Глаза смотрят в пол, руки засунуты в карманы до середины предплечий. Подбородок упирается в грудь.
Федю в детдоме называли психом и лупили чаще прочих. Более молчаливого и замкнутого мальчугана было поискать. Говорил он невнятно, ходил медленно, что творится в его мозгах, никто не знал. Учился средне, по поведению двоек не ловил лишь потому, что вообще никак себя не вёл. Учитель русского языка, Марья Николаевна, гордившаяся умением перевоспитывать левшей, впервые в своей практике потерпела фиаско и, буркнув: «Пиши, как хочешь», вычеркнула подопечного из памяти.
Друзей у Феди не было, увлечений тоже. Красной Девицей его прозвали за то, что днями напролёт он сидел у пруда на заднем дворе интерната и пялился в воду на своё отражение. Некоторые педагоги всерьёз полагали, что Химичеву место в психушке, в палате для тихих. И даже самые сердечные воспитатели не находили зацепок, чтобы полюбить Федю.
Уставшие нервничать мальчишки разразились смехом при виде Химичева, вставшего в очередь к Мечте. Смеяться было от чего. Рыхлый, с круглым животиком, отвисшими щеками в угрях, с редкими серыми волосами, Химичев являлся абсолютным антиподом Звезды. Если уж на то пошло, повариха баба Люба имела больше шансов пробиться в Москву.
— А пропустим его! — выкрикнул Лёня Шаробаев, парень, которого и до приезда гостей сравнивали с вокалистом «Апреля», и который мысленно уже выступал в «Лужниках».
Шаробаев схватил тихоню за шиворот и под дружный гогот втолкнул в актовый зал.
— Кто тут у нас?
Химичев опустил голову ещё ниже и засунул руки ещё глубже в карманы.
Директор удивлённо заморгала, пожевала губами, вспоминая имя мальчика. Он пробыл в интернате семь лет, но запоминался людям с трудом.
— Федя! — наконец, сказала она. — Ты что здесь делаешь?
Незнакомый мужчина, похожий на карикатурного фарцовщика из журнала «Крокодил», повернул голову к Феде и его кустистые брови полезли на лоб.
Он ошарашено рассматривал согнувшегося в три погибели Химичева, точно не верил собственным глазам, затем хлопнул в ладони и воскликнул:
— Ну, Анна Лексевна, полагаю, смотр можно считать оконченным. Вот он, наш двойник.
— Да? — неуверенно переспросила директор, поглядела на Химичева так, словно видела в первый раз, и подумала: «Боже, да ведь он вылитая Звезда!».
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀
Свою фамилию Федя получил в честь деревни, близ которой его нашли. Была в Химичево заброшенная усадьба, до революции принадлежавшая графине Анне Топот. В одичавший графский сад часто наведывались местные пацаны. Детский плач услышал Коля Васюк. Прервав яблочный рейд, он обошёл руины амбара. Ребёнок лежал в ржавом рукомойнике, под почерневшим грязным зеркалом и хватал небо крошечными ручками.
— На жука похож, — сказал Коля Васюк, и отнёс находку участковому, Сергею Говоруну.
Говорун был убеждённым холостяком и, как поговаривали, педерастом. Впрочем, человеком добрым и порядочным. Его старушка-мать, отчаявшаяся понянчить внуков, уговорила оставить ребёнка. Она и назвала его именем брата, умершего в младенчестве. Уж очень найдёныш напоминал ей Феденьку.
— Откуда ж ты взялся? — чесал затылок участковый. — С луны упал, что ли?
— А пусть и с луны! — восклицала мама. — Ты лучше погляди, какой он умный!
И она подносила к сморщенной мордашке Феди зеркальце. Завидев собственное отражение, ребёнок переставал ворочаться, замирал, и глаза его становились внимательными и пугающе взрослыми.
— Когда заговорит, всё расскажет, — улыбалась женщина.
Но услышать, как Федя заговорил, причём заговорил задом-наперёд, ей было не суждено. Сергея Говоруна зарезали в Челябинске, и соседи связали смерть с подозрительной чистоплотностью участкового и его пренеприятной манерой ухаживать за ногтями. Одним словом, с предполагаемым гомосексуализмом. Мать скончалась от инфаркта, пережив сына на две недели.
Федю же отправили в город, дали новую фамилию — Химичев, и поместили в детский приют.
Рос мальчик замкнутым, сторонился ровесников. Говорить начал в пять, и весь педагогический состав бился над тем, чтоб перевернуть его речь в положенную сторону. Федя упорно выдавал фразы-перевёртыши, вместо «Меня зовут Фёдор» — «Родёфтувозянем», и даже что посложнее.
Галина Петровна Мицна, сосланная в интернат из Москвы за жестокое обращение с подопечными, поборола странную привычку Химичева с помощью обычного хозяйственного мыла. Тщательно вымытый рот мальчика стал говорить, как положено. Химичев превратился из почти феномена в самого неприметного воспитанника интерната.