Выставку он покидал подавленный, смущённый. Он пока не знал, какое поворотное событие поджидает его в глубине архива.
«Secretum speculo» — «Тайное зеркало». Так называлась переплетённая в кожу книга, обнаруженная им поздним февральским вечером.
Герметический трактат, написанный в XVI веке алхимиком Лафкадио Ди Фольци. Ди Фольци был монахом-доминиканцем, химикусом и естествоиспытателем. Он неоднократно посещал Византию, изучал цивилизацию востока и наследие античности. Главной страстью его жизни были Тайные Двери, speculi, зеркала.
И, одержимый той же страстью, Химичев сгорбился над трактатом. Он водил пальцем по тексту, сверялся со словарём, его глаза блестели, когда очередная алхимическая криптография раскрывала перед ним свои секреты. Он читал и переписывал магические заклинания, составленные Лафкадио Ди Фольци четыре века назад, а за окном завывал ветер, и вспыхивали, отражаясь в осколках зрачков, молнии.
В майском номере газеты «Il Messaggero» вышла статья под заголовком «Гипнотизёр-грабитель». В ней, не без доли иронии, повествовалось о супруге известного римского адвоката, которая впустила в дом совершенно незнакомого господина, приняв его за мужа, и отдала большую сумму денег. Загадочный двойник адвоката бесследно растворился. К статье прилагался сделанный камерами наружного наблюдения снимок, и хотя лицо злоумышленника было смазано до неузнаваемости, многие римляне опознали в нём своих близких и друзей, а одна пожилая женщина увидела на фотографии Хулио Иглесиаса.
Слава Химичева абсолютно не интересовала, равно как и красоты Венеции. Шагая вдоль канала, он смотрел исключительно вперёд. С набережной он свернул на улочку-sottoportego, столь узкую, что солнечные лучи не доставали до нижних этажей. Улица упиралась в ремесленническую мастерскую с табличкой «Стёкла и зеркала».
Хозяин, вертлявый коротышка по имени Спартако Коцци, радушно встретил гостя. Ещё бы — не каждый день к нему заходил сам Фабрицио Кваттрини, коллекционер и тончайший ценитель.
— Сеньор Кваттрини! — вскричал Коцци. — Как давно вы в Венеции?
— Месяц, — сдержанно проговорил Химичев и сел напротив хозяина. Покончив с дружескими формальностями, он рассказал о причине визита.
— Я хочу заказать у вас зеркало. Но это будет необычное зеркало, и я готов щедро заплатить.
Коцци потёр пухлые ручки. Он любил деньги, но работу, тем более, работу с таким экспертом, любил сильнее.
— В чём заключается необычность?
Вместо ответа Химичев пододвинул мастеру исписанную страницу блокнота. Коцци водрузил на нос очки и поднёс листок к глазам. Через минуту он посмотрел на заказчика поверх страницы, присвистнул, и вернулся к чтению. Через две воскликнул:
— Ртуть? Ртуть, а не серебро?
— Именно так.
Спартако Коцци отложил бумагу, сцепил пальцы на толстом животе и задумчиво произнёс:
— Действительно необычно. Сеньор Кваттрини, я не смею подвергать сомнению ваш профессионализм, но зеркало с таким широким фацетом будет иметь плохую светопропускаемость и не даст идеального отражения.
— Мне не нужно идеальное отражение, — с расстановкой сказал Химичев. — Мне нужно, чтобы вы сделали всё, как здесь написано. И ещё — я буду присутствовать при изготовлении.
Работа проходила на принадлежавшей Коцци небольшой фабрике. Заказчик стоял на балкончике и зорко следил за тем, как кроят и режут листовое стекло, как давятся ядовитым испарением, покрывая заготовку ртутно-оловянной амальгамой. Спартако Коцци, в свою очередь, наблюдал за заказчиком.
«Что он бормочет? — хмурился мастер. — Что он шепчет себе под нос?»
В какой-то момент Коцци почудилось, что на балкончике стоит вовсе не Фабрицио Кваттрини, а тощий низкорослый тип с редкими серыми волосами. Коцци протёр глаза. Наваждение исчезло. Итальянец решил впредь не пропускать воскресной мессы.
Вечером в отель Al Ponte Antico, где Химичев снимал номер, курьер доставил заказ. Напольное зеркало, два метра высотой и метр шириной. Выглядело оно непритязательно. Без рамы, с необработанными краями. Отражение мутное, как в грязной луже. По амальгаме сбегала волнистая свиль, кое-где вздулись пузыри. Но Химиче-ва осмотр удовлетворил.
Он положил зеркало посредине комнаты, лёг на него, свернулся клубком. И уснул.
Ему приснился замёрзший океан. Вставшие на дыбы, но усмирённые немыслимым холодом волны, и водяная пыль на их гребнях. Подпирающие чёрное небо глыбы айсбергов. Ощетинившиеся ледяные шипы-волосы. И всё это было зеркалом. И всё это скрипело, и трещало, и рвалось. И закованный океан обратился к Химичеву из-под толщи льда: