Иногда персонажи Киплинга, особенно в цикле "Три солдата", как это бывает в произведениях подлинно талантливых художников, как бы вырываются из-под власти автора и начинают жить собственной жизнью, говорить такие слова, каких читатель не услышит от их создателя: так, например, Малвени в рассказе о бойне в Театре Силвера ("В карауле") с отвращением говорит о себе и о своих товарищах - английских солдатах, опьяненных страшной резней, - как о мясниках.
В том аспекте, в котором показана в этой серии рассказов жизнь колоний, именно солдаты и немногие из офицеров, умеющих перешагнуть барьер, отделяющий их от рядовых (вроде старого капитана по прозвищу Крюк), оказываются подлинными людьми. Многочисленное общество карьеристов, чиновников и дельцов, которое охраняется штыками от ярости порабощенного населения, изображено через восприятие рядового как толпа надменных и бесполезных существ, занятая своими непонятными и, с солдатской точки зрения, ненужными делами, вызывающая в солдате презрение и насмешку. Есть и исключения - Стрикленд, "строитель империи", идеальный персонаж Киплинга ("Саис мисс Йол"), но и он бледен рядом с полнокровными образами солдат. К хозяевам страны - народам Индии - солдаты относятся свирепо, если сталкиваются с ними на поле боя, - впрочем, они готовы с уважением отозваться о храбрости индийских и афганских воинов и с полным уважением об индийских солдатах и офицерах, несущих службу рядом с "красномундирниками" - солдатами из английских частей. Труд крестьянина или кули, надрывающегося на строительстве мостов, железных дорог и прочих благ цивилизации, внедряемых в индийскую жизнь, вызывает в них сочувствие и понимание, - ведь и они были когда-то людьми труда. Киплинг не скрывает расовых предрассудков своих героев - на то они простые, полуграмотные ребята. Он говорит о них не без иронии, подчеркивая, в какой мере солдаты повторяют в таких случаях чужие, не всегда понятные им слова и мнения, в какой мере они пришлые варвары, не понимающие сложного мира Азии, окружающей их. Неоднократные похвалы, произносимые героями Киплинга по поводу мужества индийских народов, отстаивающих свою независимость, воскрешают в памяти некоторые стихи Киплинга, в частности - его стихи о мужестве суданских борцов за свободу, написанные тем же солдатским сленгом, на котором разговаривают три солдата.
А рядом с рассказами о нелегкой солдатской жизни мы находим тонкие и поэтичные образцы анималистского рассказа ("Рикки-Тикки-Тави"), привлекающие описанием жизни индийской фауны, или рассказов о старых и новых машинах и об их роли в жизни людей - "007", ода паровозу, в которой нашлось место и для теплых слов о тех, кто их ведет; они похожи на трех солдат по своим привычкам, да и по манере выражаться. И какой жалкой и ничтожной выглядит рядом с их жизнью, полной труда и опасностей, жизнь английских чиновников, офицеров высшего ранга, богачей, вельмож, детали которой изображены в рассказах "Стрелы Амура", "На краю пропасти". Сложен и богат мир рассказов Киплинга, и в них особенно ярко блещет его талант художника, знающего жизнь и любящего писать только о том, что он хорошо знает.
Особое место в рассказах Киплинга занимает проблема рассказчика - того "я", от лица которого идет речь. Иногда этот "я" неуловим, его заслоняет другой рассказчик, которому предоставлено слово автором, произнесшим только некий зачин, предисловие. Чаще всего это сам Киплинг, участник повседневных событий, происходящих в британских поселениях и военных постах, свой человек и в офицерском собрании и в компании простых солдат, ценящих его за сердечность и простоту обращения. Лишь изредка это не двойник Киплинга, а кто-нибудь другой, но это обязательно бывалый человек, обладающий скептическим и вместе с тем стоическим мировоззрением, гордящийся своей объективностью (на поверку она далеко не безупречна), своей неусыпной наблюдательностью, своей готовностью прийти на помощь и, если это необходимо, даже помочь дезертировать рядовому Ортерису, которому уже невмоготу стал красный мундир.
Можно было бы найти и еще немало примеров правдивости таланта Киплинга, пробивающейся сквозь его характерную манеру лаконичного натуралистического письма.
Еще одна сторона таланта Киплинга - его глубокая оригинальность, способность делать замечательные художественные открытия. Конечно, эта способность открывать новое сказалась уже в том, что героями Киплинга стали простые солдаты и чиновники, в которых никто до него не видел героев. Но подлинным открытием была жизнь Востока, поэтом которого стал Киплинг. Кто же до Киплинга из писателей Запада ощутил и поведал о красках, запахах, звуках жизни древних городов Индии, их базарах, их дворцах, об участи голодающего и все же гордого индийца, о его поверьях и обычаях, о природе его страны? Все это было рассказано одним из тех, кто считал себя "несущим бремя белого человека", но интонация превосходства нередко уступала место интонации восхищения и уважения. Без этого не были бы написаны такие жемчужины поэзии Киплинга, как "Мандалей" и многие другие. Без этого художественного открытия Востока не было бы и чудесных "Книг Джунглей".
Спору нет, и во многих местах "Книг Джунглей" прорывается идеология Киплинга - достаточно вспомнить о его песне "Закон Джунглей", звучащей скорее как скаутский гимн, чем как хор вольных голосов населения джунглей, и добрый медведь Балу говорит иногда совершенно в духе тех наставников, которые воспитывали будущих офицеров ее величества из кадетов той военной школы, где обучались "Стоки и компания". Но, перекрывая эти ноты и тенденции, властно звучит в "Книгах Джунглей" и другой голос, голос индийского фольклора и - шире - фольклора древнего Востока, мелодии народной сказки, подхваченные и по-своему осмысленные Киплингом.