— Я не знаю, что с тобой произошло, но ты изменился. Ты не тот. И я больше не могу притворяться, что всё как раньше.
Я отступаю на шаг, я не могу сказать ей правды. Она смотрит прямо в глаза — без злобы, без укоров. Только какая-то тихая, убийственная решимость.
— Глеб, давай простимся по-человечески, — добавляет она.
Маша начинает расстёгивать пуговицы своей блузки, медленно, не отрывая взгляда. Я стою как вкопанный. Внутри всё перемешивается –желание побеждает.
Стягиваю с себя одежду. Её пальцы скользят по моей коже — горячие, как пламя.
Она кладёт ладонь мне на грудь, а другой рукой гасит лампу. Тьма обрушивается мгновенно, накрывая нас с головой.
Чувствую её дыхание у самого уха. Я слишком живой, слишком молодой, чтобы не поддаться.
Мы оказываемся на раскладушке. Мои губы находят её, и мир за пределами палатки исчезает — ни войны, ни приказов, только мы. Время замирает…
Очнулся я от окрика. Щупаю рукой рядом — никого нет.
В этот момент снаружи раздаётся голос.
— Беркут, вы тут? Срочно!
Я замираю.
— Беркут! Полковник вызывает! — голос громче, настойчивее.
Я резко сажусь, пытаюсь прийти в себя.
Выхожу из палатки, застёгивая рубаху на ходу. В лицо бьёт предрассветный туман, остужая горячую кожу. Вдалеке виднеется фигура солдата. Он машет мне рукой.
— Что случилось? — бросаю я, ускоряя шаг.
— Полковник сказал, у вас 10 минут. Сбор на вертолётной площадке.
Утро ещё не успело раскрыть себя полностью, а мы уже стоим на взлётной полосе. Вокруг густая пыль, от машин и техники она висит в воздухе, как марево. Ветер с хлопками шевелит концы тента, натянутого над стоянкой, и стальной скрип винтов вертолёта разрывает тишину.
Я вытираю ладони о штаны, жду, когда подойдут остальные. Колесников уже рядом, Гусев стоит чуть в стороне, смотрит вдаль.
— Где Шохин? — бросаю через плечо Колесникову.
— Да вон он, идёт, — кивает тот куда-то за спину.
Я оборачиваюсь и вижу Сашку Шохина. Беззаботная походка, лёгкая ухмылка. Этот парень словно из другого мира — из тех, где война воспринимается как приключение. Да, нет он просто счастлив, ведь скоро они с Ленкой поженятся.
— Опаздываешь, Сашок, — говорю я.
— Зато не старею, — парирует он.
Колесников усмехается, Гусев качает головой. Шохин неизменно выводит всех из себя своей лёгкостью, но, чёрт подери, в деле он толковый.
Вертолёт уже готов, мы грузимся. Мотор ревёт, вибрация пробирается в кости. Летим в сторону населённого пункта, известного нам по карте кишлак Дарзаб. Это на севере, кишлак у самых гор, у самой линии сопротивления. Там база моджахедов.
Вертолёт клюёт носом, трясёт так, что кажется, развалится прямо в воздухе. Я сижу напротив Гусева, смотрю на него, пытаясь поймать его взгляд. Тот, как всегда, молчалив — лицо замкнутое, глаза будто стеклянные. Колесников щёлкает пальцами, а Шохин насвистывает какую-то песню. Да, вчера он сказал мне, что с женой развёлся. Дело сделано.
— Приземлимся — держитесь ближе друг к другу, — громко говорю, чтобы перекричать шум.
— Как будто кто-то собирался гулять в одиночку, — отвечает Колесников, первый раз за всё утро открыв рот.
Лётчик машет рукой, давая сигнал.
Всё, точка. Дарзаб где-то внизу, в окружении каменистых ущелий и редкой зелени.
Сам кишлак Дарзаб расположен 65 километров южнее кишлака Джар-Кудук вверх по ущелью.
— Прыгаем! — кричу.
Первым ухожу я. Воздух резко бьёт в лицо, захватывает дух, но тут же расслабляюсь. Парашют раскрывается, рывок. Внизу земля, небольшая площадка для посадки. За мной один за другим идут Колесников, Гусев и Шохин. Все приземляются без происшествий.
На месте нас встречает проводник, по совместительству же информатор. Я сразу его узнаю, его зовут Маджид. Раньше его звали иначе, но теперь он «под прикрытием». В прошлый раз его вычислили моджахеды, что он помогал нам. Мы забрали его с собой. Но он слишком ценный кадр, чтобы отсиживаться в тылу. Вот материализовался теперь на новой точке моджахедов под новой легендой и именем.
На нём простая афганская одежда, в руках старенький АК-47. Вид у него спокойный.
— Рад видеть, — говорит он, глядя мне в глаза.
— С чего такая радость? — парирую, подходя ближе.
Он делает жест, будто просит тишины.
— Здесь те, кого ты отпустил не так давно. При обмене срочников, помнишь? — говорит он тихо, почти шёпотом.
Те самые? Те, из-за которых мы рисковали, чтобы спасти тех пацанов? Я сглатываю, стараясь сохранять спокойствие.
— Они тебя помнят, — продолжает Маджид. — Будь осторожен.
Кулаки сжимаются, но я быстро беру себя в руки. Не время и не место для самодеятельности. Теперь я понимаю, почему меня сюда отправили. Проверить. Выяснить, смогу ли я удержать себя в руках или устрою личные разборки.