— Никогда!
— У другого человека тоже есть нож, — сказал Рэймидж резко. — Он воспользуется им. Когда он закончит, ты больше не будешь мужчиной.
Рэймидж, едва удерживаясь, чтобы не рассмеяться над мелодраматизмом свой угрозы, сказал Джексону:
— Развяжи ему пояс: я обещал кастрировать его.
Глаза испанца расширились, и на палубе было достаточно светло, чтобы прочитать в них ужас, когда он уставился на Рэймиджа; его тяжелое дыхание сильно отдавало чесноком. Джексон сел верхом на живот испанца, лицом к его ногам.
— Я считаю до десяти, — сказал Рэймидж по-испански. — Если не скажешь мне к тому времени — пафф! Начали: uno, dos, tres…
Он медленно считал. На счет семь испанец начал дергать бедрами, и Рэймидж похлопал Джексона по плечу. Американец разорвал штаны испанца.
— Ocho… nueve…
— Сеньор — я скажу!
— Тогда говори!
— Мы должны были зажечь два фонаря — и это все!
— Если ты лжешь…
— Нет-нет, сеньор — я клянусь, что это все! Два фонаря, по одному на каждой раковине, и оставить их там.
— Хорошо. Ты пойдешь вниз без шума. Помни…
— Да-да, сеньор!
— Отправьте его вниз, — приказал Рэймидж, и Эванс потянул испанца за ноги по диагонали к открытому люку и затем спустил его по трапу вниз головой.
— Джексон — два фонаря, быстро. Зажги новые — не оставляй их в темноте внизу. Мистер Саутвик, спуститесь туда и разберитесь с пленниками.
Внезапно он подумал, что кто-то мог оставаться в шлюпке, но беглого взгляда назад было достаточно, чтобы убедиться: в шлюпке пусто. Следует ли поднять шум, чтобы на фрегате подумали, что здесь идет драка? Нет — человек с ножом в спине умирает тихо.
Появился Антонио.
— Сигнал, что судно захвачено: два белых огня!
— Отлично — это то же, что сказал мой человек.
— И как только фрегат уберет верхний из трех фонарей, — продолжил Антонио, — мы должны сменить курс на северо-запад.
— Вы молодец, — сказал Рэймидж, недовольный собой. — Я забыл спросить об этом!
— Мой человек очень хотел говорить, — сказал Антонио.
— Что вы ему сделали?
— Ничего — я просто пригрозил ему этим. — Антонио сделал красноречивый жест. — А вы?
— То же самое.
— Это никогда не подводит.
— Очевидно, нет, — сказал Рэймидж сухо. — Хотя я в первый раз испробовал это.
— И я. Но сами подумайте — каково было бы вам…
— Довольно! — воскликнул Рэймидж. — Достаточно противно было угрожать кому-то другому!
Как только фонари были установлены, фрегат дал сигнал, и курс изменился, несколько матросов спустились по тросу, чтобы привязать испанскую шлюпку. Рэймидж зашел в каюту Мармайона и без лишних предисловий потребовал ответа:
— Вы знали, что эта попытка будет предпринята?
Испанец глядел в сторону, избегая взгляда Рэймиджа, его жирное лицо лоснилось от пота.
— Капитан Мармайон, — произнес Рэймидж обманчиво спокойным тоном, — ваши офицеры были освобождены под честное слово. Они дали слово чести, что повинуются моим приказам.
— Кажется, они не повиновались им.
Теперь тон испанца был вызывающим.
— Значит, они повиновались вашим.
— Да, это была моя идея.
Рэймидж схватился за края дверного проема с такой силой, что доски начали гнуться, но мгновение спустя сумел сдержать свой гнев.
— Сегодня днем я мог потопить ваш корабль и оставить вас и ваших матросов плавать на волнах. К настоящему времени вы все были бы уже мертвы.
— И почему вы не сделали этого? — издевательски спросил Мармайон. — Потому что хотите заработать славу, захватив фрегат.
И, конечно, тут Мармайон был частично прав.
— Это не имеет никакого отношения к нарушению договоренности насчет условного освобождения.
— Это смешно! — воскликнул Мармайон. — Куттер захватил фрегат! Кто в это поверит…
— Но мы сделали это, мой дорогой Мармайон, мы сделали. Куттер захватил фрегат. И я не передумал: на рассвете вы будете отправлены на борт фрегата, и, чтобы избавиться от хлопот с буксировкой, я продемонстрирую вам, как куттер может потопить фрегат. Сколько человек в команде вашего корабля? Скажем, человек триста? Подумайте о трехстах оставшихся в живых — если все они переживут взрыв, который я устрою в пороховом погребе, — цепляющихся за обломки, под солнцем, которое поднимается все выше и становится все жарче и жарче, и жажда все сильнее и сильнее… Завтра к вечеру вы все сойдете с ума — кроме тех, кто слишком слаб, чтобы держаться на воде, и утонет. Доброй ночи, капитан. Мне жаль, что я не могу послать вам священника: у вас не будет много времени, чтобы подумать о душе утром.