Один человек, одна ошибка: это была тяжелая ответственность. И все же он задавался вопросом, беспокоило ли это сэра Джона. Старик в этот самый момент делал первые шаги на пути к уничтожению флота Кордовы просто потому, что это была обязанность, к которой тренировка на протяжении целой жизни подготовила его. Рэймидж помнил, что его собственный отец захочет узнать о каждом маневре, сделанном в сражении, и, зная, что он не может доверять своей памяти, послал матроса вниз, чтобы тот принес блокнот и карандаш. Когда он делал набросок положения двух флотов, Саутвик спросил его:
— Что вы скажете о донах, сэр?
С наветренной стороны, справа по носу, Рэймидж мог видеть часть эскадры Кордовы — девятнадцать линейных кораблей и среди них «Сантиссима Тринидад». Если они когда-то были в каком-либо подобии строя, то теперь от него осталось одно воспоминание: они походили на отару овец, которых гонят на стрижку по две, три и по четыре в ряд. Они бежали в восточном направлении, намереваясь пройти перед британской линией, чтобы присоединиться ко второй части эскадры, шести линейным кораблям, которые были видны слева по носу «Кэтлин», и отчаянно пытались добраться до них до того, как британская линия отрежет их. Две отары овец фактически пытались соединиться до того, как стая волков врежется между ними, поскольку именно в этот сужающийся промежуток «Каллоден» вел британскую линию.
— Что вы скажете о донах, сэр? — повторил Саутвик, и Рэймидж, углубленный в свои мысли, понял, что так и не ответил.
— Они заплатят высокую цену за то, что плохо сохраняли строй в течение ночи, мистер Саутвик, и за то, что расслабились, потому что думали, что они близко к дому, — сказал Рэймидж сердито, зная, что должен это сказать, но недовольный тем, как напыщенно это прозвучало.
— Вы не думаете, что это — ловушка?
— Ловушка? Если это так, кто-то забыл, как ее устанавливать!
— Но могу я…
— Да, вы можете спросить, почему я так думаю. У Кордовы, вероятно, есть по крайней мере двадцать семь линейных кораблей — хотя мы можем видеть только двадцать пять в настоящее время — против наших пятнадцати. Если бы он держал их вместе, он мог бы противопоставить по два против каждого из тринадцати наших кораблей и все еще иметь в запасе один, чтобы разобраться с нашими оставшимися двумя. Только подумайте о «Капитане», например, атакованном «Сантиссима Тринидад» с наветренной стороны и семидесятичетырехпушечником — с подветренной. Двести четыре испанских пушки против семидесяти четырех «Капитана». Вместо этого, вы можете видеть, что Кордова имеет девятнадцать с наветренной стороны и шесть с подветренной. И при небольшой доле везения нам удастся пройти в промежуток и помешать им соединиться.
— Да, — признал Саутвика, — они разделились отлично. Позволяет нам выставить наши пятнадцать против шести или пятнадцать против девятнадцати. Кажется достаточно легким!
— Это не совсем так — есть одно большое «если». Если двум испанским подразделениям все же удастся преодолеть разрыв, то Кордова сформирует боевую линию в последний момент, прямо перед нашим носом. Все их бортовые залпы против наших ведущих судов — и мы не будем в состоянии ответить хоть одной пушкой…
— Но вы считаете, что у Кордовы есть шансы сделать это?
— Пятьдесят на пятьдесят на настоящий момент — это решится в несколько мгновений. Если ветер повернет немного, Кордова пойдет круче к ветру, так что он опередит нас и отнимет у нас ветер. Этого будет достаточно, чтобы перевернуть положение.
Джексон сказал:
— «Виктори» подняла флаги, сэр!
Рэймидж кивнул Саутвику, и флаг «Кэтлин» взлетел до гафеля, и один за другим остальные корабли тоже подняли флаги.
Почти сразу же Джексон за кричал радостно:
— Вот оно! Номер пять, сэр!
Двое или трое матросов начали радостно кричать, и затем весь экипаж поддержал их. Это был сигнал, который они все знали наизусть: «Атаковать врага».
Саутвик подошел к Рэймиджу и сказал спокойно:
— Я думаю, что люди оценили бы несколько слов, сэр.
— Несколько слов? Что вы имеете в виду? — Идея раздражала Рэймиджа.
— Ну, сэр, небольшая такая речь или что-то вроде. Это… ну… так принято, сэр.
— Так принято на семидесятичетырехпушечных, но едва ли подходит нам, ведь так? Я сказал все, что я должен был сказать, когда поднялся на борт в Гибралтаре.
— Я все же думаю, что они хотели бы этого, — сказал Саутвик упрямо.
Рэймидж видел, что матросы инстинктивно подошли ближе к своим пушкам и наблюдают за ним с надеждой, и не сознавал, что в глазах матросов узкое, загорелое лицо и глубоко посаженные глаза делают его похожим на вожака пиратов прежних дней. Потом он услышал собственный спокойный голос: